Джим Шепард - Книга Аарона

– Что это у тебя за шапка? – спросила она.

Он сказал ей в ответ, что она может пойти и поиметь луковицу.

– Уж лучше луковицу, чем тебя, – сказала она.

Потом она сказала, что ручки, которые мы якобы прячем, – это ручки марки Лами. Она их узнала по футлярам.

Я застегнулся на верхнюю пуговицу, а Лутек потер глаза.

Она посоветовала отнести их к Секирской на Вилянув. Когда мы промолчали в ответ, она пояснила, что больше никто не станет покупать такие дорогие ручки.

– Давай просто пойдем пешком, – сказал мне Лутек, и я поднялся. Когда я начал медлить, Лутек отправился без меня.

Я остался с девочкой еще на несколько минут.

– Твой друг, «кроличья шапка», не любит испытывать судьбу.

Я спросил, что, по ее мнению, случилось с трамваем, и она ответила, мол, это хороший вопрос. Я сказал ей, что меня зовут Аарон, и она сказала, что не спрашивала. Я спросил, как зовут ее, и она ответила, что София, а потом повернулась ко мне и пожала мою руку. Я спросил, в какую школу она ходила, и она сказала, в ту, что была в третьем номере по проспекту Мая. Она сказала, ее дразнили за то, что она была там единственной еврейской девочкой. Я сказал, что она не похожа на еврейку. У нее были светлые волосы и маленький носик. Она поблагодарила меня, а потом сказала, что как раз я на еврея похож.

Она спросила, знаю ли я Маньку Лифшиц, и я сказал, что знаю. Она спросила, не тот ли я мальчик, у которого только что умер брат, и умолкла, когда услышала ответ.

Трамвай так и не пришел. Она сказала мне, что у нее был младший брат по имени Леон, старший брат Иехиэль и младшая сестра Сальция, которой недавно исполнилось всего десять месяцев.

Она знала о ручках, потому что у ее отца раньше был магазин канцелярских товаров. Люди со всего города приходили к нему ради качества его бумаги. Он содержал всю семью, а еще бабушку, незамужних Брыжских сестер, их дядю Иковица и Ханку Назельскую с ее родителями. Одно время у ее семьи было столько денег, что она училась в таком детском саду, где нужно было платить за уроки. У ее отца была сестра в Америке, и она умоляла его эмигрировать, но тот ответил, что останется, потому что должен присматривать за магазином.

Когда пришли немцы, они его сильно избили и разгромили их квартиру в поисках золота. В конце концов они ушли с пятью метрами ткани, которую мать подготовила на платье. И даже несмотря на это, ее семье повезло больше, чем их друзьям через дорогу, которых вышвырнули из дома и сказали, что их порода людей слишком долго спала в мягких постелях. Но потом через неделю после этого происшествия в магазин заглянул офицер СС, и он был так восхищен содержимым, что дал отцу указание, чтобы тот распорядился о перевозке всего ассортимента магазина в родной город офицера. Ее отец получил квитанцию.

Раньше они жили на улице Желязной в просторной квартире, но теперь были вынуждены переехать, и их новый район находился так далеко на задворках, некоторые улицы не были вымощены брусчаткой и плавали в грязи, поэтому перед входными дверьми ставили мостки для прохода. Она сказала, что грустно наблюдать, как ее мать ходит по грязи. Она сказала, что ее мать проплакала три дня, а отец заверил их, что они скоро снова переедут, и он сказал, что откроет фабрику по производству метел и что немцы питали к метлам самые нежные чувства.

Она сказала, что брат говорил, еще до ее рождения родители дважды ходили к раввину просить о разводе, это ее бабушка настояла на браке и всем, у кого только были уши, рассказывала, что ее дочь выходит за образованного человека.

Я сказал ей, что должен идти.

– Не хочу тебя задерживать, – сказала она.

Но я не сдвинулся с места и продолжил сидеть, а она сказала, что помнит, как думала про себя, может, переезд ее семьи все изменит, изменит даже ее, и все будет не так уж плохо. Она сказала, что годы перед школой, те, что она не помнила, были, наверное, самыми лучшими в ее жизни. Я не знал, что на это ответить. Наконец, она поднялась, потянулась и сказала, что опаздывает. Потом она наклонилась, уперев руки в бока, и заявила, что если я заткну футляр с ручками за пояс сзади, то его, скорее всего, будет сложно заметить.

СООРУЖЕНИЕ СТЕН НАЧАЛОСЬ, как только потеплело. Поначалу мама обрадовалась новости о том, что юденрату [3]приказали поместить в карантин всех больных евреев. Затем она поняла, что мы можем оказаться в закрытой зоне. Вместе с нашими соседями она пошла, чтобы заявить об отсутствии в нашем здании тифозных, но это закончилось лишь бесплодным ожиданием встречи с чиновником в течение нескольких дней. Он не стал слушать и в любом случае ни на что не смог бы повлиять.

Днями напролет за нашим окном визжали строительные тележки, скребли мастерки и раздавался грохот кирпичей. Стройка начиналась и останавливалась, поэтому иногда целые дни уходили на несколько рядов кладки, а затем внезапно вырастала такая стена, из-за которой не выглянешь. В представлении Лутека, это время подкинуло нам очередную удачную возможность. Когда рабочие как-то вечером закончили смену в тупике на Ниской, мы вынесли оттуда два мешка цемента.

По вечерам мои братья спорили о происходящем. У меня же были другие заботы. Когда бы ни появлялись важные новости, соседи, у которых было радио, стучали нам в дверь. И Голландия, и Бельгия, и Люксембург были захвачены. Я спросил Лутека, верит ли он в то, что Бельгия сдастся, и он сказал, что это не имело значения и, учитывая, как обстоятельства разворачиваются для нас, обязательно случится какая-нибудь беда, если не одна, то другая.

Никто больше не утруждался стиркой белья и мытьем полов, поэтому то, что я приносил домой, оказалось необходимым как никогда.

В мае потеплело и мы работали допоздна. Мы с Лутеком залезли в развалины, я нырнул в проход и начал ждать, и уже собирался выходить, как вдруг София взяла меня за рукав. Она дернула головой, и мы замерли, тихо пережидая, пока не уйдет хозяин магазина с сыновьями. Один держал деревянный молоток, а у двух других были полицейские дубинки. Лутек находился где-то на другой стороне улицы и, возможно, уже давным-давно смылся. Хозяин магазина остановился на углу на сухом участке, а сыновья принялись обыскивать дверь за дверью.

– Думаю, тебе лучше заглянуть к нам на ужин, – прошептала мне в ухо София. Она смотрела вместе со мной сквозь матовое стекло двери, ее щека почти касалась моей. – Мы живем прямо наверху. Можешь принести, что ты там нашел, в качестве угощения.

Ее родители были вежливы и очень обрадовались меду, а мать Софии объяснила своему малышу, что мед – это редкая и дорогая вещь. Меня познакомили со старшим братом Иехиэлем, который учился в ешиве [4]. Ему показалось, что я чересчур близко стою к его сестре. Он заметил, что за слишком частые взгляды на женщин в аду подвешивают за брови. София рассмеялась и рассказала, что из-за того что утренняя молитва брата «Да преумножатся наши дни» звучала как «дешевая рыба», за ним в семье закрепилась такая кличка.