Николай Асанов - Огненная дуга

Конечно, она увидела не Толубеева, а его тяжелые танки. Они выходили со стороны невысокого еще солнца, с востока, и шли не клином, а лавиной, чтобы было удобнее, как поняла Вита, стрелять по немецким танкам. Они шли в правый фланг немецкому танковому клину, и немцы еще не видели их.

Тяжелые танки Толубеева быстро сближались с немецкими «тиграми», и Вите показалось, что они уже смешались с машинами противника. Тут немецкие танки развернулись по чьему-то приказу против нового врага, и оказалось, что их отделяют от русских танков еще триста или пятьсот метров. Но «ИС», вооруженные тяжелыми пушками, все шли на сближение, непрерывно стреляя, и вот вспыхнул один немецкий танк, второй, третий… Они пылали сизыми факелами под неярким утренним солнцем, и никто не выскакивал из них, не бежал по пустому полю. Но и в полку Толубеева уже вспыхнули несколько машин, вдруг останавливаясь после быстрого бега и замирая тяжелыми глыбами.

Но остальные «ИС» продолжали свой бег, рассекая немецкую колонну, а из дубовой рощи ударили самоходные пушки и противотанковая артиллерия, слева вырвались нестройной шеренгой «тридцатьчетверки», откуда-то из-за холмов показались еще две колонны тяжелых танков «ИС», и Вита со страхом увидела, как теперь уже две или три сотни машин одновременно стреляли, сходились и расходились на этом видимом пространстве, и ей показалось, что под ногами у нее качается земля, что грохот выстрелов и рев моторов возносятся до самого неба…

Она все пыталась отыскать и никак не могла найти командирский танк мужа с белой, крупно нарисованной на бортах цифрой «10», потому что «ИС» продолжали двигаться уже в самой гуще этого машинного боя, рассекая колонну «тигров», скрытые машинами врагов и черной пеленой боя от глаз Виты.

Но вот «ИС» разрушили немецкую железную «свинью» и сразу развернулись в две стороны — фронтом к еще шевелящимся и ползущим половинам чудовища, и Вита различила машину мужа. Толубеев теперь оказался на самом левом фланге колонны тяжелых танков, что ринулись уже с тыла на атакующие немецкие машины, прижимая их ближе к артиллерийским позициям русских, а вторая колонна преследовала отступавшие «тигры», и там, и тут все время вспыхивали фонтаны огня и земли, и там, и тут горели или останавливались, как вкопанные, немецкие танки и русские танки, но разорванное немецкое железное чудовище больше не могло срастись, и разрыв между отступающими и прижимаемыми к советским долговременным укрепленным позициям танками все расширялся. Иной немецкий танкист, уразумев, видно, что ему грозит быстрая гибель, вдруг разворачивался и шел назад, но тогда один, два или даже три из наших «ИС» бросались к нему, и он либо снова поворачивался и отступал еще ближе к русским позициям, либо продолжал пробиваться обратно, к своим позициям, но тут же замирал на месте, или вспыхивал, как вспыхивает бенгальский огонь детской елочной хлопушки.

Она потеряла танк мужа, а когда снова поймала его в перекрестье бинокля, вся судорожно сжалась. Пушка на танке торчала наискось, по-видимому, заклиненная прямым попаданием снаряда, и к нему подбирался «тигр» со свастикой и дубовым листом на броне. «Тигр» непрерывно стрелял, танк Толубеева со свернутой пушкой без выстрела шел на сближение с «тигром». Вита ничего не могла понять, губы ее беззвучно кричали: «Беги! Беги!» — но танк мужа все приближался к «тигру» и тут внезапно ринулся вперед и всей своей мощью ударил «тигра» в правый его борт…

Вита вскрикнула, как будто эта мощь многотонного удара пришлась по ее усталому, измученному сердцу или она сама нанесла этот удар и теперь умирала, истощенная последним усилием. Полковник Кристианс бросился к ней, выхватил из ее рук бинокль и прижался к амбразуре.

Она и без бинокля увидела, что у «тигра» сбита гусеница, но и «ИС» встал неподвижно, и ни из «тигра», ни из машины мужа никто не выходит.

Вокруг двух столкнувшихся машин образовывалась пустота, как возле гробов с покойниками: живые машины продолжали бой и передвигались к позициям, а погибшие, — то там, то здесь, — и немецкие и русские, — оставались на ноле неподвижными глыбами металла, но то из одной, то из другой вдруг выскакивали люди, иные в горящей одежде, другие — с оцепенелым однообразием движений, — но они еще жили, — катались по земле, сбивая с себя пламя, или шли к советским окопам с поднятыми руками, или бежали за этими, сдающимися, с автоматами в руках, но они жили, а две машины, сцепившиеся в жестоком столкновении, стояли неподвижно, и никто из них не появлялся. Тогда Вита с ожесточением крикнула полковнику Кристиансу:

— Что же мы стоим? Ведь тут рядом связной танк!

Он попытался схватить ее за руку, но она уже нырнула в знакомую траншею, побежала, слыша за собой догоняющий топот подкованных сапог, но не обернулась, страшась, что полковник схватит ее, остановит и не даст ей выполнить главное дело ее жизни, ибо без Вольёди ей больше нельзя существовать.

Она все опережала полковника, ведь она была молода, тренирована, а он стар, как ей казалось, — наверно, ему уже было больше сорока, и вот перед ней уже рощица, теперь с обитой листвой, со сломанными стволами, с перекореженными сучьями. И тут она увидела «тридцатьчетверку», в которой приехала на наблюдательный пункт вслед за танком мужа, и застучала по броне попавшим под руку камнем. Водитель открыл верхний люк, и тут она услышала отчаянный голос Кристианса:

— Вита, подождите, я — с вами! Вы же ничего не сможете сделать одна!

Мельком оглянувшись, уже влезая в люк, она увидела, как Кристианс машет ей автоматом, и подумала: «Он не застрелит меня! Или он поедет со мной, или я отделаюсь от него!»

Она хлопнула водителя по плечу, приказывая ехать, и Кристианс каким-то немыслимым прыжком оказался сзади нее. Мотор ревел, и она больше ничего не слышала и не хотела слышать. Тут Кристианс положил перед водителем танка развернутую карту местности, и она увидела пометки: «Отдельное дерево», «Ветряная мельница», «Холм», и холм был помечен крестом, а затем ломаную линию, сделанную толстым карандашом, и только тогда поняла, что полковник показывает водителю проход в минном поле. Она как-то и не подумала, что в своем нетерпении заставит водителя бросить машину на полной скорости через минное поле, и теперь благодарно кивнула полковнику. А водитель уже ориентировался на местности, разыскивая это отдельное дерево, эту ветряную мельницу, от которой давным-давно остался только фундамент в три наката бревен.

Но ее нетерпение, ее страстная молитва помогли ей увидеть эти незначительные приметы, которые понятны только с земли и только пешеходам, тем самым саперам, что ставили тут мины и должны были бы провожать постороннего человека тихим шагом, след в след через эти проходы. И водитель, повинуясь ей, резко вывернул машину возле холма, и тут Вита увидела поле боя снова, но теперь это было полем боя и для нее, потому что полковник Кристианс вдруг прильнул к пулемету, и она заметила впереди ленточку пыли от пуль, а за этой ленточной бежали им навстречу немецкие пехотинцы с разбитых бронетранспортеров, бежали в атаку, так как их уже отсекли от танков, и им некуда было больше бежать, как вперед, — а вдруг они еще победят? И «тридцатьчетверка» казалась им нестрашной, потому что они только что увидели сражение тяжелых танков и самоходок, и они все бежали навстречу танку, и только пыльная полоса, взбиваемая пулями уже не перед ними, а среди них, заставила их повернуть вправо, оставив с разметанными руками пять или десять человек в серо-зеленых мундирчиках на пути «тридцатьчетверки».