Борис Сопельняк - Рядовой Рекс

— Если возникнут трудности, я всегда к вашим услугам, — галантно склонил он седеющую голову.

И вдруг Флори метнулся к окну. Минуты две он нервно пощипывал усы, а потом неожиданно жестко сказал:

— Сегодня я обошел все палаты и увидел столько горя, что… Я плохой оратор, я всего лишь скромный врач, но сейчас хотел бы выступить в парламенте и сказать, что, не дожидаясь решения правительства его величества, на свой страх и риск решил открыть второй фронт. Я прошу вас, уважаемые коллеги, — торжественно обратился он к советским врачам, — рассматривать меня как первого солдата британской армии, пересекшего Ла-Манш и вступившего в бой с нацистами.

Откуда-то из угла кабинета выскочил профессор Дроздов, сгреб Флори в объятия и так его стиснул, что тот даже вскрикнул.

— Мы их расколошматим! Вот увидите, расколошматим и встретимся в Берлине! — взволнованно гудел он. — Мы врачи, и у нас своя линия фронта. Сейчас она проходит через семнадцатую и двенадцатую палаты. С одной стороны смерть, с другой — пенициллин. До сих пор побеждала смерть…

— А теперь победит пенициллин, — подхватила Зинаида Виссарионовна.

— Английский! — после небольшой паузы добавил Флори.

— Да хоть эскимосский, — крякнул Дроздов, — лишь бы подальше отогнать эту безглазую старуху.

Битва, которая началась наутро, проходила в полной тишине, под сдержанное звяканье шприцев и ампул. Ради чистоты эксперимента английская и русская бригады не общались друг с другом и результатами не обменивались, но по косвенным данным можно было судить и о победах, и о поражениях. Если из двенадцатой палаты на полном ходу неслась каталка в конец коридора, где находилась операционная, всем было ясно, что возникли осложнения. Ну а если профессор Флори появлялся небритым и в несвежем халате, все прятали глаза — не было более верного признака, что дела идут совсем плохо.

О ситуации в семнадцатой судили по Настиным глазам: если зареванные — больным хуже, если сияют голубизной — пошли на поправку.

К исходу первой недели врачи и медсестры валились с ног, зато за дверями семнадцатой и двенадцатой все чаще слышалась какая-то негоспитальная возня, доносился смех, с кухни начали носить остро пахнущие блюда. А однажды появился плотник и отодрал наглухо заколоченные окна — больным захотелось свежего воздуха.

Но самая большая сенсация произошла на рассвете тринадцатого дня. В углах стоящего в коридоре дивана прикорнули Зинаида Виссарионовна и Флори. Повалилась на столик и дежурившая в ту ночь Настя. И вдруг все трое как по команде проснулись. Чтобы не закричать, Настя зажала рот ладошкой. Флори щипал себя за щеку, думая, что еще спит. А Зинаида Виссарионовна плакала. Достал платок и невозмутимый Флори.

Им бы вскочить, бежать, но ноги не держали. А прямо на них двигалось полосатое привидение. Неуверенно, держась за стену, но двигалось, причем не по воздуху, а по красной ковровой дорожке. Около дивана привидение замерло, откашлялось и хрипловато попросило:

— Попить бы. Чайку, а? Так захотелось, что хоть вой.

Грохнула табуретка, и Настя взлетела как на крыльях.

— Игорь! Игоречек! Ты встал! Сам? Не может быть!

Игорь пожал плечами — чего, мол, особенного — и присел на диванный валик. Зинаида Виссарионовна как-то по-девчоночьи уткнулась в его острое плечо и заголосила пуще прежнего. Флори что-то говорил по-английски, размахивая руками, взволнованно бегал вокруг столика, а потом вдруг замер и приложил к губам палец.

— Тсс-с! — зашипел он.

Послышался слабый скрип — и в противоположном конце коридора приоткрылась белая дверь. Кто-то воровато выглянул и, неловко переставляя костыли, двинулся к дивану. Надо было видеть реакцию сдержанного джентльмена! Флори подпрыгнул чуть ли не до потолка, как-то странно взбрыкнул, издал гортанный клич и бросился к полосатой фигуре, вывалившейся из двенадцатой палаты.

— Виктория! — кричал он. — Побэ-э-да! Ура-а-а!

Потом Флори кинулся к дивану, подхватил Зинаиду Виссарионовну и закружил ее по коридору. Где-то хлопали двери, откуда-то бежали люди в белых халатах, они обнимались, целовались, поздравляли друг друга. А на диване, критически поглядывая на всю эту суетню, сидели два русских солдата в полосатых пижамах. Они еще не поняли, что вернулись с того света, что с них началась эра пенициллина — живой воды из плесени, которая вернет жизнь многим миллионам людей в самых разных уголках планеты.

— Браток, ты из семнадцатой? — спросило привидение на костылях.

— А ты из двенадцатой?

— Так точно.

— Чего вскочил-то?

— Попить бы. Так чаю захотелось, ну прямо невтерпеж!

— С лимончиком?

— Хорошо бы! Как догадался?

— Так я тоже приволокся за чаем. А они… Чего это они, а? — кивнул Игорь на возбужденных врачей.

— Радуются. Видно, не очень-то верили в свое лекарство.

— Эк, загнул! В лекарство они верили. Мы могли подвести.

— Это точно. Особенно я. И как это я поднялся?! Ведь на мне живого места нет. А вообще-то здорово, что мы пришли сюда вместе. Значит, ничья, значит, победила дружба.

— В каком смысле?

— Англичане говорили, что их пенициллин лучше и двенадцатая поправится быстрее, чем семнадцатая. А мы — в одно время, день в день.

— Минута в минуту! Знаешь, мне что-то расхотелось пить, — поднялся Игорь. — Пойду посмотрю, как там наши.

— Я тоже побреду в свою палату. Надо будить остальных — им тоже пора в строй. Разлеживаться некогда, конца войны еще не видно.

Опять этот сон! Опять налитые свинцом ноги, ставшие ватными руки, перехвативший горло крик. Снаряд все ближе! Он летит именно в ту воронку, на дне которой схоронился Громов. Надо выскакивать, надо бежать. Но совсем нет сил. Обычно Виктор просыпался за мгновение до того, как в воронку вонзался снаряд, на этот раз его растормошили гораздо раньше.

— Товарищ капитан! — трясли его за плечо. — Проснитесь, товарищ капитан!

— А? Что? Куда? — вынырнул он из выматывающего душу сна.

— Вас вызывает генерал, — доложил посыльный. — Немедленно.

— Есть, — привычно подтянулся Громов. — Сейчас буду.

Он быстро разделся, выскочил из хаты, побежал к колодцу, достал ведро воды, окатил себя с головы до ног, издал воинственный клич и кинулся одеваться. Через минуту на пороге появился аккуратно причесанный, подтянутый офицер и деловито зашагал в сторону полуразрушенной церкви, где размещался штаб дивизии.

— Товарищ генерал, — козырнул он, — капитан Громов по вашему приказанию прибыл.

— Проходи-проходи, — встал из-за стола Сажин и шагнул навстречу Виктору. — Жив-здоров? Проблемы есть?

Виктор открыл было рот, но Сажин усадил его на лавку.

— О проблемах потом. Из дома пишут?