Ольга Маркова - Кликун-Камень

Наташа не глядела в его сторону, не улыбалась, как прежде, углубленная в книгу.

Однажды в дверь резко постучали.

— Полиция! — шепнул Иван. — Ты не волнуйся, Натаха: у меня ничего не найдут… Только ты встречай их спокойно. Если даже и арестуют — будь спокойна.

Он не ошибся. Трое полицейских ворвались в комнату. Побледневшая Наташа стояла в стороне, сжав на груди руки.

Полицейские обыскали комнату: книги, рукописи разлетались по листку.

Ничего не найдя, жандармы ушли.

Уснуть Малышевы в эту ночь не могли. Наташу бил озноб. Иван бережно прикрывал ее одеялом:

— Испугалась? Для тебя впервые. Если меня арестуют, вот тот чайник — с двойным дном. На первое дно будешь для меня газеты и материалы укладывать, приносить в тюрьму, а сверху нальешь квас или молоко. Завтра Давыдову передай прокламацию, я сегодня написал, против войны. А когда отпечатают, помоги распространять по заводам. И ничего не бойся! Да, еще молодежь наша собирает сейчас помощь для беженцев. Давай и мы хоть белья дадим.

Наташа поднялась, зажгла лампу.. Иван открыл сундучок. Выбирать не из чего, но одну, наиболее крепкую пару белья он завернул в газету. Наташа положила на стол сверток от себя.

Чуть свет за свертками пришли гимназистки Вера и Светлана.

Он усадил девушек к столу, сел рядом. Наташа отошла к окну, кутаясь в платок.

— Значит, работаете, девушки?

Светлана сверкнула глазами.

— Нас Елена Борисовна Вайнер заставляет столько читать!.. Нигде не можем найти Базарова и Степанова «Общественное движение в Германии в средние века и в эпоху реформации» и Бебеля «Женщина и социализм».

— А Ленин?

— Ленина папа достал. Теперь в плане кружка — помощь беженцам…

— …И бежавшим из ссылки, — напомнил Иван.

Нельзя было без улыбки смотреть на разгоряченные лица девочек. Шея Веры, обрамленная белым воротничком формы, была такая худенькая, детская, а взгляд стал совсем взрослым, озабоченным.

Начиная с первого мая шестнадцатого года уральские большевики жили особенно напряженно. Появился опыт, забастовки становились настойчивыми и продуманными.

Пропагандисты Екатеринбургской организации не сидели на месте: поехал один в Ревду — вспыхивала забастовка в Ревде; второй поехал в Миньярский завод — забастовка в Миньяре. Рабочие понимали смысл своего протеста — не дать выполнить хозяевам военные заказы, сорвать работу транспорта, обслуживающего нужды войны.

Малышев с Вайнером принимали у Давыдова связных из Кургана, из Верхней Туры, без конца печатали на гектографе листовки. На всех мелькали слова:

«Пролетарии всех стран, соединяйтесь! РСДРП. Екатеринбургский комитет».

«…Уже более двух лет, как льется потоком человеческая кровь… Миллионы разоренных жизней, калек и сирот — результат этой ненужной для народа бойни».

…Вошли Кобяков и Вессонов. Последний возбужденно сообщил:

— Слышь, братцы, внимание нам оказывают: в комитеты промышленные зовут…

Иван Михайлович отложил валик, встревоженный тем, что Вессонов с Кобяковым вместе.

— А ты обрадовался, Степан?

— А как же? Впервые… не погнушались…

— Не погнушались, говоришь? Этот военно-промышленный комитет обслуживает войну! Участвовать в нем — значит изменить делу социализма!

Вессонов впился взглядом в лицо Кобякова. Потом согласно кивнул Малышеву:

— Я понял, Михайлыч, все… И кое-что еще…

Давыдов вставил:

— У нас есть партийная директива: бойкот этих комитетов. Мы будем принимать участие в выборах выборщиков, чтобы легально разоблачать эти комитеты.

— А по-моему, — участвовать в них! — вступил в разговор Кобяков. — Рабочие группы в них будут организующим центром!

Давыдов сидел неподвижно, уткнувшись подбородком в грудь, сложив руки на коленях. Говорил медленно, от гнева перехватило дыхание:

— Это на предательство похоже.

— Будем на них опираться и возродим рабочее движение. Смотри-ка, начиная с войны, оно глохнет. Нет, я, например, войду в рабочую группу, — убежденно продолжал Кобяков.

Насмешливая улыбка скользнула по лицу Малышева, застыла в глазах.

— Это похоже на измену, Николай прав.

Кобяков ушел, хлопнув дверью.

Вайнер сердито проворчал:

— Считает себя умнее всех!

— Как все тупые и ограниченные люди, — вставил Давыдов.

— Надо очистить нам организацию от всякой швали!

— А мне вы дайте дело, да потруднее. Справлюсь я… — неожиданно заявил Вессонов, вскинул глаза на товарищей.

— Дадим, — ответили те.

Дома Иван рассказал Наташе о Кобякове — с насмешкой, о Вессонове — с гордостью. Они молчали. Нужно вывести, наконец, жену из этого состояния. Иван вполголоса запел:

Наташа спросила скупо:

— Откуда это?

— Пьяный пел.

Наташа видела, что муж после болезни все еще не оправился, бледен и худ.

— Посиди дома хоть вечер…

— К солдатам на плац надо, — сказал он, одеваясь. — Посмотрю… как там сегодня…

— Отдохнуть тебе надо. Взгляни на себя, серый весь.

Эта забота была неожиданна и приятна.

— Да что ты, я здоров, смотри! — Он схватил ее, закружил. — Видишь?

— А может, я с тобой пойду?

— Нет, Натаха, это сложно…

Он шел по улице и думал о том, что сегодня Наташа хорошая, прежняя, хоть какая-то тревога и живет в ней.

Моросил мелкий дождь, совсем осенний. Иван Михайлович удивился: «Разве уже прошла весна? А может, и лето прошло?» — И оттого, что жизнь такая стремительная, бурная ему стало весело.

На плацу был перерыв между занятиями. Солдаты не первый раз видели Малышева и сразу же окружили его, наперебой начали рассказывать:

— Утром здесь кто-то к столбу прибил фанерный щит, а на нем написано: «Долой самодержавие! Долой войну! Да здравствует революция!»

— Неужто? — удивился Малышев.

К солдатам бежал командир. Они оттеснили Ивана Михайловича к лесу, плотной стеной оградили его.

— Уходи, мы его задержим!

Снег дружно обложил город сугробами, облепил окна. Снова удивился Иван тому, что вот и зима подкралась незаметно.

«Изволите исподтишка нападать, сударыня? — шептал он, радуясь морозу, как радовался каждый год и теплу, и звонкой весенней капели. — Втихаря? А нам не страшно!» — Он сдвинул шапку на затылок, расстегнул пальто и бодро вытаскивал из суметов ноги.

«Мы вот завтра организационное совещание проведем… Уже приехали товарищи из районов. Обсудим итоги Циммервальдской и Кинтальской конференций. Изберем временный комитет по подготовке нашей местной конференции… Зима ли, осень ли, у нас все идет своим чередом! Трудно, но зато нам все ясно. Мы свою линию знаем!»