Юлий Анненков - Штурманок прокладывает курс

Перед занятиями в штурманском кабинете я отвел в сторону Голованова и выложил без всяких предисловий:

— Срочно нужны шестьдесят два рубля.

Вася бережно приложил ладонь к моему лбу:

— Шестьдесят два градуса выше нуля! Решил корову купить? А может, ты видел в кино, как буржуи купаются в шампанском? Этого тебе захотелось?

Мне очень трудно было объяснить ему, зачем нужна такая дорогая книга. Я и не стал говорить о ней.

— Понимаешь, Вася, я хочу вернуть девушке кусочек родины. Это очень важно для нее...

— И для тебя! — перебил он. — Тратить такие деньги на женщин может только малохольный, но раз надо — значит, надо.

Голованов ничего не делал наполовину. Он вытащил из кармана мятую десятку и вошел в класс, где уже рассаживались за столами, шурша штурманскими картами, курсанты.

— Ребята, у кого есть шайбы? В море покупать нечего, а после практики отдадим. Требуется полсотни.

Уже прозвенел звонок, когда я торопливо засунул в бумажник всех будущих Афродит и Мадонн. Потапенко входил в класс.

— Смирно!

Занятие началось. После составления таблицы циркуляции перешли к определению места корабля. Потапенко приказал включить гирокомпасы. В это самое время Голованову потребовалась резинка, Я полез за ней в карман брюк, где лежал желтый бумажник. Сашка Савицкий — старательный паренек, белобрысый и тихий — побежал выполнять приказание. Он нечаянно толкнул меня, протискиваясь к рубильнику. Резинка упала на пол.

— Ходишь, как во время восьмибалльного шторма! — буркнул Голованов, поднимая резинку.

— Простите, хлопцы, нечаянно! — громко прошептал Савицкий.

— Прекратить разговоры! — приказал Потапенко. — Вы кто? Штурмана или барышни в танцклассе? «Толкнул! Извините!»... Дорохов, дайте истинный курс!

Занятие продолжалось. Тихо гудела аппаратура. Я учел магнитное склонение и назвал истинный курс корабля.

— Ветер срывает пену с гребней, — дал вводную Потапенко, — пена стелется полосами по ветру. Далеко слышен шум прибоя.

Ну и хитрый же этот Потапенко! Я сразу понял, чего он хочет. Не пользуясь вертушкой, определить и учесть при прокладке скорость ветра. Выходило восемь баллов, примерно тридцать три узла, — скорость ветра, а наша, по условию задачи, — тридцать. Детская задачка! Не успел я решить ее, как занятие окончилось.

До закрытия магазина оставалось сорок пять минут. Увольнительную я получил еще утром. Оставалось только забежать в штаб, сдать инструкцию, но, как назло, меня остановил преподаватель тактики. Ему срочно потребовалось перевести полстранички из немецкого «Морского ежегодника». Пока мы разбирали этот текст, пробило половину седьмого. Через полчаса закроется магазин!

От ворот училища до трамвайной линии я добежал за десять минут, прыгнул на ходу в дребезжащий вагончик и с облегчением уселся у окна. Мелочи у меня не оказалось. Сунул руку в задний карман и обмер — бумажника не было!

Инструкция! Меня кинуло в жар. Не может этого быть! Сейчас найду!

Я посмотрел под скамейками, кинулся на площадку. Конечно, здесь его быть не может. Не иначе, бумажник выпал, когда я прыгал в трамвай!

На ближайшей остановке я сошел, двинулся назад вдоль трамвайной колеи, осматривая каждую рытвинку, каждый бугорок. Бумажника не было нигде. Я дошел до ворот училища, потом снова к трамваю. Тщетно! Безуспешно искал я свою пропажу во дворе, на лестнице, спрашивал каждого встречного. Желтого бумажника не видел никто.

За окнами стемнело. Рота пошла на ужин. Есть я не мог. Остался в кубрике. Злополучная инструкция, отпечатанная петитом на желтоватой бумаге, мелькала у меня перед глазами. Может быть, это сон? Бывают же такие мерзкие сны! Вот проснусь — засуну руку в карман... Я старался успокоить себя. Доложу дежурному о пропаже, а бумажник с инструкцией уже у него. Нет, все равно накажут жестоко. Но я был готов снести любую кару, лишь бы снова увидеть эту невзрачную брошюрку.

Курсанты вернулись с ужина.

— Ну как? Купил корову? — спросил Голованов, но тут же понял, что мне не до шуток.

Я рассказал ему и Женьке о своей беде, Голованов долго не мог вымолвить ни слова, потом процедил:

— Дела — дерьмо... И сам ты... Одним словом, иди заявляй! Чуяло мое сердце — эта затея с деньгами не к добру.

— При чем тут деньги! — сказал Женька и вдруг спохватился: — Слушай! Я ж помню твой бумажник — большой, светло-желтый. Да? Точно такой я видел в руках у Сашки Савицкого.

— Не может быть!

— Очень даже может! После занятий захожу в гальюн, а он там стоит около умывальника. Увидел меня, сунул бумажник в карман и начал мыть руки. Старательно так...

— Дела! — сказал Вася. — Ты пока погоди докладывать. Дождемся Савицкого. Он — в увольнении.

Савицкий возвратился из города перед самой вечерней поверкой. После поверки Женька вызвал его на лестничную площадку. Здесь не было ни души, кроме меня и Голованова.

— Вы что, ребята? — забеспокоился Сашка, отступая к дверям.

Вася повел расследование без шерлокхолмовских тонкостей:

— А-ну, покажи бумажник!

Сашка густо покраснел, губы у него задрожали. Потными, трясущимися руками он выкладывал на подоконник содержимое карманов. Мелочь со звоном запрыгала по ступенькам.

— Не это! — сказал Женька. — Где желтый бумажник, который ты положил в карман, когда мыл руки в гальюне?

Сашка клялся и божился, что не видел никакого бумажника.

— Врешь, гад! — Голованов прижал его к подоконнику. — Кто терся за нашими спинами, когда Потапенко приказал включить гирокомпасы? Признавайся, а то выкину с четвертого этажа и скажу, что так и было! — Молниеносным приемом он вывернул руки Савицкого за спину.

Тот завыл от боли. Я с трудом освободил его.

— Послушай, Савицкий, в бумажнике была инструкция. Отдай ее, и черт с тобой. Обещаю никому не говорить.

Сашка трясся от страха и боли, размазывая слезы по лицу, волосы его слиплись. Я не выдержал и двинул его разок по физиономии, и тут Сашка завизжал на все училище. Сильным пинком Голованов пустил его кубарем вниз по лестнице.

— Подумать только! Попадает в училище такая подлюка! На корабле пошел бы ты у меня под винты!

На крик Савицкого сбежались курсанты. Снизу подымался с повязкой дежурного на рукаве старший лейтенанту Шелагуров.

Ранним утром Шелагуров на свой страх и риск послал меня, вместе со всей группой, проходить корабельную практику. Он был в ярости. Ругал меня и распекал, грозил самыми страшными карами, но я понимал: так же как и мои друзья, он считает Савицкого вором. Санька видел, как я собирал деньги, воспользовался удобным случаем, стянул бумажник, а потом обнаружил инструкцию и испугался — бумажник и документ уничтожил, а деньги отнес куда-то, когда ходил в увольнение. Однако доказать это было невозможно. В рапорте начальнику факультета я изложил все обстоятельства пропажи инструкции и просил до принятия решения разрешить мне практику на корабле. Этот рапорт еще не был вручен по назначению, когда я поднялся на ют крейсера «Красный Крым». За самосуд над Савицким Шелагуров объявил мне и Голованову «два месяца без берега», но взыскание это было формальным. Так или иначе предстояло провести два месяца на корабле. Лучшего я и не желал.