Юлий Анненков - Штурманок прокладывает курс

СЕРГЕЙ МИХАЛКОВ, лауреат Ленинской премии.

В детстве мне казалось, что в нашем городе две башни, в то время как на самом деле была только одна. Мы жили за рекой, в привокзальной части, и башню я видел издали, то справа, когда отец брал меня с собой на полигон, то слева — с берега реки у моста.

Взрослые, смеясь, убеждали меня, что башня только одна. Но для меня их все-таки было две. Они стояли, как часовые, возвышаясь над городом, чтобы никакая беда не могла нагрянуть неожиданно, — два огромных каменных рыцаря в острых шлемах, добрые великаны со светлыми лицами часов. И мне было жалко, что никогда они не могут сойтись вместе, присесть на склоне горы, побеседовать о том о сем и, может быть, даже снять свои тяжелые шлемы. Но башни не имели права оставить пост. Я твердо знал: они никогда не сделают этого, потому что у каждого есть свой долг.

Я не мог бы тогда объяснить, что это значит, но долг казался мне чем-то вполне естественным и неотъемлемым от мира, как неизбежность прохлады, ночи после жаркого дня и появление желтых солнечных полосок между досками ставень по утрам. Когда появлялись солнечные полоски, отец должен был вскочить с постели и, выбежав в трусах к колодцу, окатить себя с головы до ног синей водой. А ведро должно было снова, под грохот отполированной корбы [1]мчаться вниз, в тесную темноту.

Мать ставила на стол чашки и тарелки; она торопила брата Колю и меня потому, что отец уже сидел за столом в своей защитной гимнастерке, а через окно доносился веселый звон подков по булыжнику двора. А потом в окне показывались лошадиные головы и блестящие шеи. Золотистая, тонконогая Зорька ни секунды не стояла на месте, косила ярким глазом и вскидывала светлой гривой. Вторая — Воронка, черная и глянцевая, как пианино, была потяжелее и поспокойней. На ней ездил ординарец отца — Сергий Запашный. Иногда он пил с нами чай, прихлебывая из блюдечка. Его чуб нависал над блюдцем и был точно такого же цвета, как чай.

— Сергий, почему ты не женишься? — спрашивала мать.

— Та де ж я знайду таку, як ви, Марія Андрієвна? — неизменно отвечал Сергий, и все смеялись.

По сравнению с моим отцом Сергий казался медлительным, даже неповоротливым, но однажды я увидел его совсем другим. Это было ранней весной, когда лед на реке поднялся под самый мост, выгнулся горбом, а потом вдруг пошел зазубренными зелеными зигзагами и с треском раскололся, заливаясь быстрой водой. Все это было так интересно и невероятно, что я простоял, должно быть, целый час на пригорке над рекой. Ветер размахивал черными ветками, льдины то поднимались, то наезжали друг на друга, а пенистая, как молоко, вода заливала домики на берегу. Оттуда выбегали люди, а ветер относил за реку их крики. Хату кузнеца Юхима залило до окон, и ноздреватая льдина с размаху въехала в стекло. Жена кузнеца, Мотря, взобралась на крышу крылечка, а мимо нее плыли дрова, собачья будка, корыто и табуретка. И тут мне стало страшно. Вода уже подобралась к моим белым валеночкам, и они сразу промокли.

Коля прибежал на берег без шапки. Он меня ругал за что-то. И все пытался взять на руки, но это ему было не по силам. Тогда он схватил меня за ворот шубейки и потащил вверх по пригорку, как мешок. Я отчаянно вырывался. Вдруг Коля отпустил меня и показал на реку. Плоский ледяной островок нес двоих ребят и рыжего пса к мосту, туда, где льдины крошили и топили друг друга. А на кровле хатки сапожника, хромого Гершка, обхватив трубу, женщина кричала: «Ратуйте, люди!»

Люди бегали у воды с длинными палками. Другие пытались столкнуть с пригорка вмерзшую лодку. Они кряхтели и бранились, но лодка не двигалась. Мы с братом побежали, чтобы помочь им, и тут я увидел отца. Он появился из-за дальнего поворота на своей Зорьке, которая не бежала, а летела над снегом, вытянув вперед длинную шею.

Отец круто свернул с дороги и, привстав на стременах, перемахнул на Зорьке через забор — вниз к реке. И я уже не удивился, когда чуть попозже появился Сергий. Комья талого снега из-под копыт Воронки взлетели прямо перед моими глазами. А следом, в пене, в мокром ледяном крошеве, в жарком, храпе тяжелых артиллерийских лошадей, скакала вся отцовская 2-я батарея. Красные звезды на остроконечных шлемах-буденовках проносились мимо меня. Кто был в шинели, кто — в ватнике, а кто — просто так. Красноармейцы спрыгивали на скаку, и весь берег сразу покрылся красными звездами. Красноармейцы мигом столкнули в разводье тяжелую лодку. Они бросили доски, на лед и побежали, как по дорожкам, и вот сразу три звезды появились у хаты хромого Гершка, а две других — на сарае кузнеца Юхима.

Сергия я увидел уже далеко на реке. Он обронил свою буденовку. Его желтый чуб мелькал, как огонек среди воды и льда. Сергий с разгона прыгнул на льдину, а она поднялась на дыбы и перевернулась, накрыв собой светлый огонек. Через мгновение он появился снова. Вскарабкавшись на большую льдину, Сергий пробежал по ней и схватил одного из малышей. А навстречу ему по зыбким льдам уже спешили красноармейцы. Ребят перебрасывали друг другу, как мячи. Даже собаку не забыли.

Сергий выбрался на берег. Кто-то сорвал с себя буденовку и напялил ее на мокрый чуб Сергия. Другой накинул ему на плечи свою шинель, Я протянул мои красные варежки.

— Та вони менi на ніс! — сказал Сергий, лязгая зубами. — Холодно ж, хай йому бic! А ну, тiкай до хати!

До меня донесся издалека голос отца:

— Все — от моста! Взры-ы-в!..

Тут ударил гром без молнии, но такой сильный, какого я никогда не слыхал, а у моста поднялось облако черного снега.

Что было дальше, не помню. Потом казалось, что на меня лезут льдины, трещат, переворачиваются, давят мне на грудь. Я задыхался, кричал, становилось то очень холодно, то душно.

Я пришел в себя, увидел отца и мать. Отец в ремнях поверх шинели и мать в белом переднике сидели у моей кроватки с грустными лицами и молчали.

— А Сергий? — спросил я. — А льдины?

— Сергий в полку, а льдин больше нет! — засмеялся отец. — Мы их победили.

— А зачем он полез на льдины?

— Это был его долг, — сказал отец.

Около двух месяцев я пролежал с воспалением легких. Когда я поднялся с постели и мать вывела меня в сад под цветущие яблони, я спросил;

— Как отец и красноармейцы узнали о беде?

Мать сначала не поняла, о какой беде я говорю.

— Ну, о льдинах, которые лезут друг на друга, и о ребятах на реке, и о хате хромого Гершка...