Юлий Анненков - Штурманок прокладывает курс

Меня кинуло в жар.

— Чей приказ?

— Вы что, не знаете товарища Степового? Присылают черт те кого!

Я уже овладел собой. Как можно спокойнее спросил:

— А кто такой этот Степовой?

— Степовой — начальник подпольного штаба, — неохотно пояснил он. — Будете вы брать груз? Проканителишься тут с вами!

— А т-ты, парень, больно горячий... — начал Терентьич.

Издали донесся совиный крик — сигнал Чижика. Сюда идут!

Без лишних слов я схватил Рубцова за руку, опущенную в карман, приставил ему к животу пистолет:

— Ни звука! Отдайте оружие.

Мы мигом обезоружили «связного» и повели его назад, к берегу Черешни. Чижик продрался к нам через кусты:

— Немцы!

Блики фонарей забегали за дальними деревьями. Рубцов внезапно кинулся в сторону, закричал:

— Спасите!

И тут же лес поверху наполнился перестуком выстрелов. Рубцов уже не кричал. Федя с лесопилки навалился на него в кустах. Чижик схватил меня за руку:

— Их там много! Бежим вниз! К берегу!

Но снизу резанула по веткам автоматная очередь. Окружили!

Над прибрежным мелколесьем высилась верхушка старого, дуба, опаленного молнией много лет назад. Мы были уже неподалеку от этого дуба, когда Федя упал, цепляясь за кусты, Терентьич и Чижик подхватили его.

Вот скала. Деревья расступились. Луна осветила поляну на самом берегу речушки Черешни. Сзади раздался резкий выкрик:

— Nicht schiessen! Bei lebendigem nehmen! [75]

Я обернулся. Из черешен, с той стороны полянки, где мы были минуту назад, выбегали немецкие солдаты. Офицер в летней форме СС задел головой за ветку. Фуражка упала, и в ярком свете луны, в двадцати шагах от себя, я увидел Бальдура.

— Шоммер! — закричал Чижик.

Подхватив раненого, мы прыгнули с маленького обрывчика прямо в тину. Вода — по колени, по пояс. Тень дуба скрыла нас. Вот то, что я искал, — два камня, как карточный домик.

— Сюда!

Сквозь стену осоки мы втащили раненого в пещеру. Ход сворачивал вправо. Прошли несколько шагов в полной темноте. Стрельба прекратилась. Слышались голоса и хлюпанье сапог по воде. Я осторожно выглянул из-за поворота. Желтый овал света лежал на каменистом дне пещеры. Нашли!

Короткая очередь прогремела в тесной пещере, как артиллерийский залп. Я торопил своих:

— Скорей! Сейчас они нас потеряют. Терентьич, лампу!

Лампа осветила лаз у самой земли. Мы с трудом пронесли раненого через эту нору. Она вела в следующую пещеру, довольно просторную, которая разветвлялась на два хода. Я твердо помнил, что мы с братом Николаем шли по правому. Так и пойдем. Но больше тут не пройдет никто!

Массивный наплыв грунта свешивался уступом над лазом, через который мы проникли сюда.

— Давай-ка, Терентьич, гранату!

Стоя на коленях над неподвижным телом, Терентьич расстегнул рубаху на груди раненого, приложил ухо:

— Умер...

Мы похоронили Федю под тяжким грузом земли, который рухнул от взрыва, завалив выход к Черешне.

Я швырнул гранату из боковой галереи, и все-таки воздушный удар сбил меня с ног. Взрывной смрад закупорил легкие.

Терентьич поднял лампу и снова зажег ее. Стекло, конечно, разбилось. Еще долго удушливый газ преследовал нас в подземном коридоре. Шли молча. Над головой — глинистый свод. Мелкая щебенка под ногами. Дорога поворачивала то вправо, то влево.

— Учти, — предупредил Терентьич, — керосина мало.

— Убавь фитиль!

Мы шли долго, очень долго. Что-то блеснуло под ногами. Терентьич поднял большой осколок лампового стекла:

— К-кружимся, как слепая лошадь на крупорушке. Я выкинул это час назад! Тут этих ходов до черта. Не выберешься!

Он воткнул осколок в стену, и снова мы двинулись. Нелепые наши тени скакали по стенам. Терентьич отдал мне лампу. Я пошел впереди, пристально вглядываясь в стены и боясь увидеть снова тот самый осколок стекла. Дорога заметно поднималась в гору. Так было и тогда, с Колей. Идем верно. Шаг за шагом. В полутьме. Рука устала.

— На-ка, Чижик, неси лампу! Десять суток, если уронишь!

— Хорош к-командир, — проворчал Терентьич, — завел, можно сказать, в преисподнюю и еще насмехается...

Который же теперь час? Хронометр я оставил дома, а карманные часы Терентьича разбились, когда нас шугануло взрывной волной. На воле, вероятно, уже светло.

Терентьич, тяжело дыша, привалился к стене:

— Сдает мотор!

— Тогда — привал. Гаси, Чижик, свет.

Сон пришел незаметно. Разбудил меня Терентьич, Снова горел фитилек лампы.

Неужели пропадем в этих чертовых катакомбах? Я вспомнил уверенный голос брата: «Не может быть, чтобы не было выхода!» Он, мальчишка, не терял надежды и считал своим долгом ободрить меня.

Снова шаг за шагом в душной галерее. Чадящий огонек. Гулкие наши шаги. Хорошо, что сегодня воскресенье: не хватится меня мой начальник. А может быть, уже вечер? Сколько мы проспали?

Коридор резко расширился, и я увидел деревянный сруб. Бревна окаменели от времени. На верхнем были грубо вырезаны крест и стрела. Тогда, с Колей, мы пошли по пути, указанному стрелой. Где-то здесь мы слышали церковное пение. Теперь я уверенно вел своих спутников, зная, что мы находимся под центром города.

— Прибавь-ка, Чижик, огня!

Терентьич запротестовал:

— Куда т-ты — т-такой свет? Скоро будем в потемках!

Маленькое пламя пульсировало, дрожало и грозило вот-вот погаснуть. Но мне был уже не страшен мрак. Над головой вместо плотного глинистого грунта мы увидели бревенчатую кладку, а в ней небольшой люк, тот самый, который нам с братом так и не удалось поднять. Мы находились под костелом, и отсюда прямая как стрела галерея вела к берегу реки. Сверху не доносилось ни звука. Не всякий же раз слышать церковное пение под землей.

Мы шли под уклон, спускаясь с городского холма к реке, пока катакомбы не сомкнулись с водоотводной трубой. Под ногами был высохший ил. Я постучал по низкому своду:

— Цемент!

Впереди забрезжил свет. Влажный речной воздух шел нам навстречу. Мы были на берегу Буга. Вода в лучах заката стала розовой. Мы смотрели на нее сквозь прибрежный камыш. Над рекой стояли облака. Лягушки начали свой вечерний концерт.

Терентьич зачерпнул пригоршней теплую воду:

— Хороша! В жизни такой не пил. А Федька остался там...

— Да, Терентьич. Федя — последняя жертва той провокации.

Теперь мне была понятна причина провалов южнобугских подпольщиков. От имени Степового действовала немецкая охранка.

— Вид у нас не того... — заметил Чижик.

— А какой же вид может быть у людей, которые прошли подо всем городом с юга на север, с одной стороны речной излучины на другую?

Почистив свою одежду насколько было возможно, мы разошлись по домам.