Эдуард Ростовцев - Час испытаний

— Сергей, — позвала она Кулагина, — вы хорошо плаваете?

— Неплохо, — отозвался Кулагин, смахивая со лба струившийся пот. Он покосился на Галку, но та не смотрела в его сторону.

— Имейте в виду, здесь глубоко. Ну, вы идете со мной или уже испугались? — Вильма шлепнула ластом о край скалы.

— Я не из пугливых. — Кулагин встал и, еще раз взглянув на Галку, направился к итальянке.

— Догоняйте! — озорно крикнула Вильма и, прогнувшись в красивом прыжке, исчезла за краем скалы.

Кулагин прыгнул за ней.

— Почему вы не пошли купаться? — спросил Галку дель Сарто.

— А вы?

— Я это успел сделать, пока вы с синьориной Мартинелли загорали, а сейчас хочу побродить по берегу с фотоаппаратом. Тут красивые места. Пойдемте со мной, — неожиданно предложил он.

Они шли по берегу, обходя валуны. Дель Сарто уже не раз нацеливался объективом фотоаппарата на Галку, но она закрывала лицо.

— Не надо.

— Почему? — спрашивал он.

— Мне не нужны мои портреты. Не нужны они и вам.

Потом они шли молча, а когда надо было преодолеть нагромождение камней, дель Сарто взял Галку за руку и помог перебраться через остроконечный валун.

— Галина Алексеевна, — спросил он, когда препятствие осталось позади, — имею ли я право на вашу откровенность?

— Спрашивайте, синьор дель Сарто.

— Просто — Виктор.

— Хорошо — Виктор.

— Я знаю, что произошло на банкете. Не будем пока говорить о режиссерах этого спектакля. Несомненно, что Кулагин поступил благородно, хотя, думаю, им руководило не одно благородство. Уверен — вы небезразличны ему. У меня есть основания утверждать это. Но я хочу спросить о другом. У вас есть к нему иное чувство, кроме вполне понятного чувства благодарности? Галина Алексеевна, я задаю этот вопрос не из праздного любопытства.

Галка покраснела — она только теперь сообразила, что после того, как они перебрались через валун, дель Сарто не выпускал ее руки.

— Я не имею права настаивать, — продолжал он. — Я не обо всем могу говорить сегодня, но скоро я скажу вам то, что недосказал теперь.

Вначале Галка была смущена настойчивостью итальянца Затем ей — откровенно говоря — польстило полупризнание этого красивого, располагающего к себе человека. Но его последняя фраза вдруг насторожила ее, заставила забыть обо всем другом. Взволновавшая ее при этом мысль уже не раз будоражила Галкино воображение. Но только сейчас она завладела девушкой целиком. Галка сразу припомнила историю необычного появления дель Сарто в городе, столкновение с гестаповцем у ворот порта и многое другое, что было или казалось странным в поведении нового командира масовцев.

Они прошли еще несколько шагов. Дорогу им вновь преградили большие, отполированные морем валуны.

— Надо возвращаться, — сказала Галка.

Но в это время где-то совсем рядом прозвучал тонкий мальчишеский голос:

— Дед Федорченко, ну, а дальше, дальше что сталось?

— Не тяни, дед, рассказывай, — подхватил ломающийся юношеский басок.

— Тихо вы, огольцы, рыбу распугнете. Клюет, кажись, — проворчал в ответ хриплый голос.

— То рябь от ветра.

— А-а, чтоб ты сгорела, проклятая! — выругался старик. — Даже рыба, и та подлая стала — рачка, предательская душа, не берет.

— Проглушили ее всю бомбами, — солидно заметил молодой басок, — Той осенью ужасть сколько ее тут кверху брюхами плавало; по всему берегу дохлая лежала. Вонища хуже чем от фрицевской помойки была.

— Много ты понимаешь, оголец, — разозлился старик. — Да разве можно всю рыбу в море бомбами побить? Ни в жисть!

Галка подошла к большому ноздреватому валуну и, поднявшись на носки, заглянула за его гребень. Сразу же за валуном она увидела выступающий в море ветхий помост. Видимо, это был старый, брошенный еще до войны рыбацкий причал. Море изъело его деревянные, облепленные хвостатыми водорослями сваи, сорвало добрую половину досок настила. Причал держался на честном слове.

На чугунной тумбе лицом к морю сидел сутулый старик в мятой брезентовой куртке и таких же брюках. Рядом с ним на уцелевших досках расположились двое ребят: один — совсем мальчишка, белокурый и щуплый, другой — паренек лет пятнадцати, лохматый и черный от загара.

Дель Сарто подошел к Галке и тоже заглянул за камень. Старик выбирал из воды перемет. На одном из крючков билась серебристая скумбрия.

— Есть! — торжествующе крикнул старик и, отцепив с крючка рыбу, бросил ее в небольшое ведерко.

Потом он снова забросил перемет, не спеша вывернул карман куртки и осторожно вытряхнул на ладонь крошки табака.

— Ну, досказывай, дед, — снова попросил белокурый мальчуган.

Старик аккуратно свернул тонкую цигарку, достал кресало и долго высекал искру. Наконец он затянулся, с видимым удовольствием пустил вверх дым и только тогда начал говорить.

— Обернулось, значит, дело плохо, — голос старика стал мягче, медлительнее. — Штормило так, что подмогу десанту доставить было невозможно. Воевали моряки до последнего заряда, а без зарядов — известное дело — сражаться нельзя. Фрицы с Гансами тогда и навалились. Подхватили всех, кто был живой. Захватили и того главстаршину.

— А я бы не сдался! — вдруг выпалил белесый мальчишка. — Я бы кинжалом дрался.

— Понимаешь ты много. «Кинжалом», — передразнил его дед. — С кинжалом на танку не попрешь.

— Не мешай, Гошка, а то по шее дам, — прикрикнул на мальчишку его вихрастый приятель.

— В общем повязали моряков тех цепями, — продолжал старик, — и окружили конвоями. А у каждого конвоя собака-людоед при себе. Довели фрицы моряков до города и по улицамм среди дня повели, чтоб люди видели, как они самых геройских бойцов в плен забрали. Особо хотели фрицы главстаршиной похвастать. Ведь он больше всех ихнего брата побил.

Доводят моряков до центра, а там все фрицевское начальство стоит, смотрит на них и насмешки строит. Самый главный немец говорит конвою…

— Это адмирал Рейнгардт, что ли? — спросил вихрастый паренек.

— Он самый, — быстро подтвердил старик. — Говорит, значит, тот немец-адмирал конвою: «А покажите мне этого моряка-главстаршину, что цельный полк наших эсэсов побил. Хочу, говорит, на его богомерзкую рожу посмотреть». А старшина сам выходит вперед и отвечает немцу-адмиралу: «Я, — отвечает, — нехорошая твоя фрицевская душа, еще не один полк эсэсов изничтожу». И снимает он с себя цепь да цепью по морде того адмирала. Адмирал враз кровью умылся. Опомнились тут конвои и на главстаршину, а тот раз-з — и через забор. Только его видели.

Старик, обжигая пальцы, сделал последнюю затяжку и с сожалением загасил о тумбу огонек догоревшей цигарки.

— С того дня, значит, и началось это, — немного помолчав, продолжал он. — Как станет в порту какое фашистское судно с важным грузом, так вскорости на нем взрыв происходит.