Юрий Слепухин - Сладостно и почетно

— Никаких.

— Тем лучше. Не стесняйтесь обращаться, если возникнут дополнительные вопросы.

«Если возникнут», — подумал Эрих, спускаясь по лестнице. Черт побери, да это все один сплошной огромный вопрос. На что рассчитывается план — на террористический акт в самом центре, убийство или арест? Это уже, впрочем, детали, — так или иначе все это может сработать лишь в том случае, если фюрер будет устранен. Или выведен из игры хотя бы на время. Тогда это не лишено смысла. Во всяком случае, иного варианта сейчас просто не придумать. Ладно, пусть будет «Валькирия».

Двумя неделями позже ему пришлось ехать в 8-й военный округ, чтобы согласовать сроки поставки прессованного сена, а также встретиться с двумя гражданскими лицами, адвокатами Лукашеком и Кашным. Покончив с делами в Бреслау, Эрих решил позволить себе вернуться в Берлин не кратчайшим путем через Лигниц и Губен, а заехать по пути к Штольницам.

Как и в прошлый приезд, он остановился в гостинице «Ганза» на Силезской площади, у вокзала Дрезден-Нойштадт. Звонить по телефону не стал: если они еще не вернулись из своего Шандау, завтра съездит туда, два свободных дня у него все равно есть. Еще из Бреслау он сообщил Бернардису, что немного задержится.

Вечерело, погода была отличная, еще по-летнему теплая, но уже с особой предосенней свежестью воздуха. На остановке трамвая Эрих увидел «шестерку», но решил не садиться, пошел не спеша пешком — по Антонштрассе, мостом Мариенбрюкке, потом по набережной левого берега. Выйдя на Остра-аллее, он постоял, посмотрел издали на золотую корону, поблескивающую над воротами Цвингера, но ближе подходить не стал, пожал плечами и направился к дому Штольницев. Если уж идти любоваться шедеврами, как советовал старик, то вместе с ним — пусть заодно прочитает лекцию, так будет понятнее…

Он позвонил, почти уверенный, что в квартире не отзовутся: вряд ли они так рано вернулись в город. Но почти сразу за дверью послышались быстрые легкие шаги — явно не старика и не тетушки Ильзе. «Смотри-ка, кажется, на ловца и зверь…» — успел подумать Эрих. Дверь распахнулась, предъявив ему молодую особу чрезвычайно строгого, почти надменного вида.

— Кого вам угодно? — спросила она с едва заметным акцентом.

— А все равно, — сказал Эрих. — Можно и вас, если нет никого постарше. Но вообще-то я рассчитывал на встречу с господином профессором.

— Господина профессора нет дома.

— Осечка номер один. А мадам все еще на природе?

— Фрау Ильзе находится в Шандау.

— Это самое я и имел в виду. Вы меня пропустите?

— Не знаю, должна ли я вас пропустить; профессор не сказал, когда вернется.

— Но тогда тем более! На лестнице, что ли, мне его ждать?

С этими словами он решительно шагнул в переднюю, полагая, что вряд ли строгая хранительница очага станет силой вышибать его обратно. Та и впрямь отступила, с ног до головы окинув пришельца совсем уже высокомерным взглядом.

— О, я ведь и не представился! — сказал он и не глядя нацепил фуражку на оленьи рога. — Меня зовут Дорнбергер — Эрих Дорнбергер, к вашим услугам. Профессор не называл вам этой громкой фамилии?

— Не припоминаю, господин Бергер.

— Дорнбергер, если вы не против.

— Прошу прощения, — сказала она с ледяной вежливостью. — Мне показалось, это двойное имя — Эрих Дорн.

— Ничего себе имя — «Дорн»! У нас, немцев, вообще нет такого имени. Хотя бывают самые дикие — Бальдур, например.

— Буду знать. Пройдите, пожалуйста, в кабинет и подождите профессора там.

— Я лучше подожду в вашем обществе. И не злитесь! Что я вам такого сделал?

— Вы мне ровно ничего не сделали, но я занята — в кухне.

— Прекрасно, идемте в кухню!

Девушка посмотрела на него, как на сумасшедшего, и, пожав плечами, направилась в глубь квартиры. Эрих пошел за ней.

— А вас, кстати, я знаю заочно, — продолжал он, — профессор информировал меня о вашем существовании, когда я приезжал месяц назад.

— Ах, вот что, — отозвалась она, не оборачиваясь. — Так вы тот самый…

— Выходит, вы обо мне все-таки слышали! Тот самый, да. А я сейчас вспомню, как вас зовут, минутку… Люси?

— Не совсем, но можно и так. Если хотите смотреть, как чистят картофель, садитесь и смотрите.

— Дайте ножик и мне, я умею не хуже вас. В армии, конечно, мне это делать не приходится, но до войны я некоторое время жил один. Питался обычно в ресторане, но иногда не было времени вырваться из лаборатории, на такие случаи мы там держали запас картофеля. Если не оказывалось ассистента, я сам чистил и жарил в масле. Это меня один бельгиец научил, вы не представляете, как вкусно…

— Представляю. Если хотите поработать — пожалуйста…

Она дала ему ножик, понаблюдала за его работой и критически покачала головой.

— Ваше счастье, что этого не видит фрау Ильзе. Оставьте, я сделаю сама.

— Она же все равно не видит!

Некоторое время они работали молча. В открытое окно тянуло запахами бензина и свежеполитой зелени из Герцогингартена, совсем уже низкое солнце лежало на кафельной облицовке алыми отблесками, где-то у соседей на другом этаже радио горланило марш с гиканьем и присвистами.

— Жаль закрывать окно, — сказал Эрих, — но за такую музыку надо убивать без суда и следствия. И тех, кто пишет, и тех, кто слушает.

— Слушать приходится всем.

— О «приходится» я не говорю. Но ведь кто-то же специально включил радио, нашел, да еще сделал погромче.

— Это опять Гешке, со второго этажа, — сказала Людмила, прислушавшись. — Он, знаете, такой… совсем коричневый.

— Тогда понятно. А марш наверняка Шумана.

— Шумана? — переспросила она удивленно.

— Не того, конечно. Сейчас есть еще один — доктор Шуман, совершенно бездарный физик, но марши сочиняет в больших количествах. У каждого барона, как говорится, своя фантазия.

— Он родственник?

— А черт его знает! Говорит — да. Кстати, Иоахим сказал, что ваша мать тоже занимается физикой?

— Да.

— Значит, мы с ней коллеги… Так, так. Она случайно не работала перед войной в Физико-техническом институте в Харькове?

— Нет, — Людмила глянула на него настороженно. — А что?

— Я подумал, у нас могли найтись общие знакомые.

— По Харькову?

— Да, там до войны работал один наш… Хоутерманс его звали. Вернее, зовут — он жив и здоров, насколько мне известно, Арденне забрал его к себе в Лихтерфельде. Фриц Хоутерманс — не слышали?

— Нет, никогда. Может быть, мама и знала… Хотя, если он был в Харькове, — мама ведь там никогда не работала.

— Ну, нет так нет. Что я хотел спросить — вы украинка?

— Наполовину, отец был русский. Оставьте наконец эту картофелину, от нее уже ничего не осталось.

— Виноват… В украинцах есть романская кровь?

— Понятия не имею. Думаю, что есть всякая — как у всех. А что?