Лотар-Гюнтер Буххайм - Подлодка [Лодка]

— Желтые пятна — это плот!

Теперь и я могу разглядеть это в свой бинокль. Плот без людей, с бочками, привязанными вдоль бортов. Бочки? Может, это ограждение?

— Там есть люди! — говорит штурман, не опуская бинокль.

— Да, есть.

Старик велит изменить курс. Теперь наш нос нацелен прямо на плот.

— Там никто не шевелится!

Я не отрываюсь от бинокля. Дрейфующий объект неуклонно увеличивается по мере приближения. Кажется, мне уже слышны крики этих чаек?

Командир отправляет обоих впередсмотрящих с мостика вниз.

— Штурман, возьмите на себя наблюдения за их секторами! Это не самое подходящее зрелище для команды, — негромко добавляет он, обращаясь ко мне.

Он приказывает переложить штурвал на левый борт, и мы приближаемся к плоту по широкой дуге. Волна он нашего носа докатывается до висящих в воде трупов, которые окружили плот. Один за другим они начинают кивать нам, подобно механическим куклам в витрине магазина.

Все пятеро мертвецов крепко привязаны к плоту. Почему они не лежат на нем? Почему висят в воде, притянутые линями? Ветер! Они старались спрятаться от его укусов?

Холод и страх — как долго человек может вынести их? Как долго тепло человеческого тела способно сопротивляться парализующей стылости, ледяной хваткой сжимающей сердце? Через сколько времени перестают слушаться руки?

Один из трупов всякий раз поднимается из воды повыше прочих, отдавая отрывистые поклоны, которым, похоже, не будет конца.

— На плоту нет названия, — произносит Старик.

Раздувшееся тело другого моряка плавает на спине. На его лице совсем не осталось мяса. Чайки отклевали всю мягкую плоть. На черепе остался лишь небольшой клочок скальпа, покрытый черными волосами.

— Похоже, мы опоздали, — Старик хриплым голосом отдает приказание в машинный отсек и рулевому. — …к дьяволу, ходу отсюда, — слышу я его бормотание.

Прямо нашими головами проносятся чайки с пронзительным, зловещим криком. Жаль, у меня нет сейчас ружья.

— Эти люди были с лайнера.

Хорошо, что Старик заговорил.

— На них были одеты спасательные жилеты старого образца. Как правило, на боевом корабле теперь такие не встречаются.

— Плохое предзнаменование, — негромко добавляет он спустя некоторое время и затем дает указание рулевому.

Он выжидает еще минут десять, прежде чем вызвать впередсмотрящих обратно на палубу.

Я неважно себя чувствую и ухожу вниз. Не проходит и десяти минут, как командир тоже спускается. Он замечает меня, сидящего на рундуке с картами, и говорит:

— С чайками почти всегда так. Однажды мы натолкнулись на две спасательные шлюпки. В них все были мертвы. Должно быть, замерзли. И все были без глаз.

Сколько времени они уже дрейфуют на этом плоту? Я не решаюсь задать ему вопрос.

— Лучше всего, — говорит он. — подбить танкер с бензином. Все сразу взлетает на воздух. И такие проблемы не возникают. К сожалению, с нефтью дело обстоит иначе.

Хотя наблюдатели на мостике не могли многого увидеть, пока командир не услал их вниз, в лодке, очевидно, начались разговоры. Люди отвечают односложно. Похоже, шеф о чем-то догадывается. Он вопросительно смотрит на Старика, потом быстро опускает глаза.

В кают-компании этот случай даже не обсуждается. Не раздается ни одного так называемого «мужественного» замечания, за которыми обычно прячутся истинные чувства. Сперва можно подумать, что здесь собралась шайка удивительно толстокожих, бесчувственных негодяев, которых ничуть не взволновала участь других людей. Но внезапно наступившая в каюте тишина, раздражение, повисшее в воздухе, подтверждают обратное. На самом деле они видят себя беспомощно уцепившимися за плот или дрейфующими в шлюпке. Каждый из находящихся на борту знает, насколько ничтожны шансы обнаружить в этом районе одинокий плот, и какая судьба ожидает спасшихся на нем даже при спокойном океане. Моряки конвоя, лишившиеся своего корабля, еще могут лелеять надежду на то, что их подберет поисковая команда, когда приступит к работе; место катастрофы известно, и спасательная операция начинается немедленно. Но эти люди были не из конвоя. Иначе мы нашли бы обломки кораблекрушения.

Путь к Виго оказался непрост. Несколько дней мы не могли как следует определить наши координаты. Устойчивый туман. Ни солнца, ни звезд. Штурман сделал свои приблизительный выкладки так точно, как только смог, но у него не было возможности оценить, насколько нас снесло течением — одному богу известно, как далеки мы от вычисленных им координат. Стаи чаек сопровождают лодку. У них черные надкрылья, да и крылья длиннее, чем у атлантических чаек. Мне кажется, будто я уже ощущаю запах земли.

Внезапно мое горло перехватывает тоска по земной тверди. Как она сейчас выглядит? Что там — поздняя осень или ранняя зима? Здесь, на борту, мы можем следить за старением года лишь по все более ранним сумеркам. В детстве в эту пору мы пекли картошку на костре и запускали самодельных воздушных змеев, которые были больше нас самих…

Потом я понимаю, что ошибся. Время печеной картошки давно прошло. Я действительно утратил всякое чувство времени. Но я по-прежнему вижу молочно-белый дымок нашего костра, здоровенным червяком тянущийся над влажной землей. Хворост не хочет гореть как следует; нужен поднявшийся ветер, чтобы он заполыхал красным пламенем. Мы оставляем свои картофелины запекаться в горячей золе… с нетерпением пробуем палочками, готовы ли… черная кожура трескается, когда картофелина разваливается на куски… и первый укус ее рассыпчатой внутренности… вкус дыма во рту… аромат дыма, которым наша одежда пропитывается на несколько следующих дней! Все карманы наших штанов набиты каштанами. Пальцы желтеют от вскрытых ими грецких орехов. Кусочки их белых ядер хороши на вкус, только если ты аккуратно очистил все их неровности от желтой кожицы. Иначе они горчат.

06.00

Темное отверстие люка боевой рубки раскачивается взад-вперед; я определяю его перемещение по движению звезд. Протиснувшись мимо рулевого, зажатого меж его приборов, расположенных вдоль носовой стенки рубки, поднимаюсь наверх.

— Разрешите подняться на мостик?

— Jawohl! — отвечает голос второго вахтенного.

Рассвет.

Сегодня океан похож на предгорья в миниатюре: сплошь вздымающиеся холмы с круглыми, ровными вершинами и пересекающиеся ложбины. Холмы прокатываются под лодкой, укачивая нас, словно младенцев в колыбели. Целая дюжина чаек кружит вокруг на неподвижных крыльях. Они вытягивают шеи и смотрят на нас своими каменными глазами.

В вахту штурмана появляется туман. Он выглядит обеспокоенным. Находиться так близко от берега, не зная точного местоположения корабля, а теперь еще и продираться через туман — хуже и не бывает. Так как нам надо заполучить хоть какие-то ориентиры любой ценой, Старик приказывает машинам малый вперед, и мы подкрадываемся ближе к побережью.