Лотар-Гюнтер Буххайм - Подлодка [Лодка]

Пилигрим достает из своего портмоне несколько фотографий. На одной из них запечатлен человек на причале.

— Мой отец! — поясняет он мне. Он произносит это таким тоном, что может показаться, он знакомит нас друг с другом.

— Погиб в цвете лет — я предпочел бы уйти из жизни так же, как он.

Что я могу ответить? Я не решаюсь посмотреть Пилигриму в лицо и в ответ выдавливаю лишь:

— Хорошее фото.

Похоже, он рад это услышать.

— Эмоциональная сторона жизни большинства команды для меня — тайна за семью печатями, — однажды признался мне Старик. — Как можно знать, что думают люди? Время от времени узнаешь о чем-то таком, что хоть стой, хоть падай. Взять хотя бы эту историю с женщиной Френссена. Френссен, помощник дизельного механика. Он познакомился с этой дамочкой, будучи в отпуске. Потом он ушел в очередной поход, она не получала от него писем и отправилась к предсказателю судьбы. Очевидно, они еще не все перевелись в нашем мире. Этот не счел нужным уведомить даму, что мы не часто ходим на почту. Скорее всего, он напустил на себя важный вид, чтобы потом изречь что-то вроде: «Я вижу воду — и больше ничего, кроме воды!»

Старик передавал диалог в лицах:

— «А подводная лодка?» — «Ничего, одна вода, только вода и ничего, кроме воды!» Дама, которая уже считала себя невестой нашего помощника дизелиста, стала кричать: «Он погиб!» Предсказатель больше не проронил ни слова, подобно настоящему оракулу. Хотите знать, что было потом? Мадам обхватила руками голову и причитала: «О, боже — а я все еще одета в красное!» Стала строчить во флотилию одно письмо за другим. И мне тоже. Окончание истории я узнал от самого Френссена. В свой последний отпуск он не поехал в Париж. С него было достаточно!

В кают-компании я сижу наедине со Стариком. Мы приняли радиограмму, адресованную Бахманну. Это уже третий раз за последние четыре дня, когда лодке Бахманна приказывают сообщить свои координаты.

— На западном фронте без перемен, — бормочет командир. — Похоже, с ним это тоже произошло. Его ни в коем случае не должны были выпускать в море в таком состоянии.

Старая история, когда командир «дозревает» до того, чтобы его сменили и отправили в отставку. Почему нет врачей, которые следили бы, чтобы лодки не выходили на патрулирование под командованием капитанов, находящихся на грани окончательного нервного срыва?

Зеймер ходил вместе с Бахманном первым вахтенным офицером. Неужели Зеймер утонул? Я вспоминаю его, лежащего на солнечном пляже вместе с официанткой из офицерской столовой. Он пользовался каждой возможностью узнать что-то новое, и теперь ему читали курс анатомии на французском языке. Практику он проходил на живой модели. Сперва он ухватился за ее груди и произнес: «Les duduns». [36]«Les seins» [37], — поправила его официантка. Потом он засунул свою руку между ее ног и заявил: «Lapin!». [38]И тут она поправила его: «Le vagine» [39], и так далее.

Из соседнего отсека доносится голос нашего первого вахтенного, читающего лекцию о правилах соблюдения секретности.

— Все равно будут трепаться по-прежнему! — замечает Старик.

Он задумывается ненадолго, затем говорит:

— Вся эта секретность — сплошной фарс. Томми уже давным-давно завладели нашей неповрежденной лодкой.

— Неужели?

— Да, они сдались. Лодка Рамлова. К югу от Исландии, в открытом море: все наши секретные материалы, все наши коды, все, что только можно, Томми заполучили все одним махом!

— Вот, наверное, радости было в штаб-квартире!

— Когда думаешь о том, что Рамлов мог быть их секретным агентом, перестаешь верить своей правой руке. Он смог уговорить своих офицеров — просто невозможно в это поверить!

Еще один день хода с крейсерской скоростью — и мы прибудем в новый район боевых действий. Получена радиограмма. Мы в напряжении ждем, чтобы ее расшифровали.

Она адресована Флешзигу. Приказ сместиться на семьдесят миль к западу. Вероятно, ожидают прохождения конвоя через эту точку. Штурман показывает мне это место на мелкомасштабной карте. Вблизи побережья Америки, т.е. много дней ходу от нас. Немного времени спустя мы перехватываем радиосообщение для лодки, находящейся недалеко от Исландии — лодки Белера, и еще третье — для действующей в районе Гибралтара — UJ — это Кортманн. Тот самый Кортманн, который ввязался в историю с танкером «Бисмарка».

Лодка сообщает, что не может погрузиться. Это Мейниг, сквернословец Мейниг. Если лодка не может нырнуть, это значит, что она практически обречена.

— Черт! — ругается Старик. — У них нет даже группы прикрытия — они слишком далеко. Все, что мы можем сделать — это лишь скрестить пальцы.

Он нагибается и три раза стучит снизу по деревяшке столешницы:

— Будем надеяться, что он справится. Мейниг! Надо же, чтобы это случилось именно с ним!

Мы все сидим в молчании. Старик беззвучно шевелит губами. Может, он высчитывает, сколько времени потребуется Мейнигу, чтобы дойти до Сен-Назера при крейсерской скорости.

По моей спине бегут мурашки: что они будут делать, если появятся «Сандерленды» [40]? Или эсминцы? На поверхности подлодка, вне всякого сомнения, безнадежно уступает своим противникам. Недостаточно мощности двигателей, чтобы уйти от преследования, брони нет, слабые орудия. Самое уязвимое из всех возможных кораблей: одно попадание в корпус высокого давления — и все!

— Ну, приятель! — это все, что может сказать шеф. Сразу понятно, что он представил себя на месте своего коллеги на той лодке. Он буквально побелел на глазах.

— Шеф, с Мейнигом на лодке, кажется, находится Мейер Первый или Второй? — спрашивает Старик.

— Мейер Второй, господин каплей — мы учились в одном классе в академии!

Никто не раскрывает рта. Мы смотрим в стол, как будто на нем что-то — хоть что-нибудь — можно разглядеть. Я едва могу дышать. Я тоже знаю одного человека на той лодке — Хаберманн — Балтиец Хаберманн, который был вместе со мной в той проклятой инспекционной поездке на Гетенхафен: середина зимы, мороз двадцать пять градусов и восточный ветер.

Я помню его сидящим на холодном линолеуме — совершенно замерзшего, ноги вытянуты во всю длину прямо перед ним, спиной прислонился к обитой шелком переборке «Мыса Аркона», голова свесилась на грудь, изо рта вытекает слюна. Никакого уважения к некогда роскошному интерьеру бывшего первоклассного лайнера, теперь превращенному в плавучую казарму.

Внезапно на меня накатывает нервный смех: старина Хаберманн, босой — он очнулся лишь после третьего похлопывания по плечу.

Позже он признался мне, что пошел искать туалет и заблудился. Голый, в отчаянии он уселся на пол и стал ждать спасения.

Пневмония? Да никогда в жизни? Непривычный к домашнему уюту, он не мог свалиться после многочасового сидения голой задницей на студеном полу. Десять трипперов не справились бы с ним. Но, похоже, это удалось Томми. Скоро выйдет трехзвездное извещение. Флемминг, Хаберманн — их остается все меньше и меньше!