Лотар-Гюнтер Буххайм - Подлодка [Лодка]

Шеф начинает всерьез беспокоиться. Не сказав ни слова, он удаляется в кормовой отсек. Спустя пять минут он возвращается.

— Ну, как там?

— Comme ci, comme ca [67], — ответ, достойный сивиллы. [68]

Командир с головой занят у карточного стола и, кажется, его ничто не волнует.

Радист приносит журнал на подпись. Это значит, что прошло еще два часа.

— Наша газета, — говорит Старик. — Послание для Меркеля, ничего особенного, приказ сообщить свои координаты. Он вышел в море в тот же день, что и мы.

Новость, что старый Меркель или как его еще называют — Меркель-Катастрофа, все еще жив, приводит нас в неподдельное изумление. Его первый вахтенный офицер поведал мне, чего он избежал в свой последний патруль, когда они встретились с танкером в необычайно бурном море:

— Танкеру не повезло. Он совершил маневр, и оказался прямо перед нами. Море так разыгралось, что мы не могли поймать его в перископ. Нам пришлось подойти так близко, чтобы танкер не смог уклониться от наших торпед. Меркель приказал выпустить одну торпеду из третьего аппарата. Мы услышали, как она сдетонировала, а сразу за этим — еще один взрыв. Шеф делал все возможное, чтобы удержать нас на перископной глубине, но мы все никак не могли увидеть танкер. Перископ был чист лишь несколько минут спустя, и первое и единственное, что мы увидели — нависший над нами борт танкера. Они, оказывается, описали круг. У нас не оставалось времени, чтобы уйти от столкновения. Они врезались в нас, когда мы были на глубине всего в пятнадцать метров. Оба перископа снесло к черту, но корпус высокого давления выдержал — просто чудо! Нас спасли какие-то сантиметры. Мы не могли всплыть: люк боевой рубки совершенно заклинило. Не слишком приятно, если не можешь оглядеться вокруг, не говоря уже о том, чтобы вылезти из лодки. Отвратительное ощущение. В конце концов мы выбрались через люк камбуза и вскрыли люк рубки при помощи кувалды и зубила. Ни о каком аварийном погружении и речи быть не могло…

Никто ни разу не осмелился спросить Меркеля, как он умудрился привести лодку назад, на базу, через две тысячи миль, с искалеченной боевой рубкой и вообще без перископов. Но у Меркеля волосы успели поседеть еще до этого случая.

Пытаясь приготовить камеры к съемке в каюте унтер-офицеров, я оказался свидетелем оживленной дискуссии ее обитателей. Невзирая на близость конвоя, они снова обсуждают тему номер один.

— Тебе было бы любопытно взглянуть на его последнюю подругу. Родилась в 1870 году. Первым делом у нее надо было смести паутину между ног…

Зейтлер издает мощную отрыжку, рожденную в глубине его желудка.

— Тебя можно было бы запеленговать по звуку с большой дистанции! — восхищенно произносит Пилигрим.

Я ищу убежища в носовом отсеке. Свободные от вахты наблюдатели, не то пятеро, не то шестеро, расселись, кто скрестив, кто вытянув ноги, на пайолах под качающимися гамаками. Не хватает только костерка.

На меня набрасываются с расспросами:

— Ну, что там?

— Все идет по намеченному плану.

Жиголо размешивает что-то в своей чайной чашке грязным ножом.

— Бульон — дерьмовый, — усмехается Арио. — но зато очень питательный.

Пришедший с мостика палубный матрос прикидывается удивленным:

— Что это за охотники на привале?

Затем он пытается протиснуться в их кружок, но Арио моментально портит ему настроение:

— Не надейся на этот раз улизнуть с моим бутербродом! Ты вчера опять повторил свой фокус. В следующий раз я тебе голову вобью между плеч!

Матросик намазывает себе маслом еще один кусок хлеба, усаживается поудобнее и обращается ко всей честной компании:

— Позвольте мне открыть вам маленький секрет — вы все тупые свиньи.

На это заявление никто и не думает обижаться.

От волнения я не могу оставаться на одном месте. Вернувшись в каюту младших офицеров, мне не приходится долго прислушиваться, чтобы понять, о чем они говорят на этот раз. Слово имеет Зейтлер:

— Когда я служил на тральщике, у нас на борту был один урод вроде этого.

— Если по какой-то случайности урод, о котором ты рассказываешь, — это я, то ты вполне можешь рассчитывать получить страховку от несчастного случая! — объявляет Френссен. — причем очень быстро.

— Как ты мог принять это на свой счет? Ты ведь у нас просто гений! Кто говорит о тебе?

— Если башмак подошел [69]… — встревает Пилигрим.

Я оглядываю каюту. Радемахер задернул свою занавеску. Зейтлер строит из себя обиженного; очевидно, он передразнивает Френссена, который только и ждет, чтобы с ним заговорили.

Открывается люк на камбуз. Следующий, ведущий в моторный отсек, тоже распахнут. Гул дизелей заглушает все разговоры. «Десятиминутная готовность!» — слышу я чей-то голос. Сутолока, брюзжание, проклятия: вахта машинного отделения готовится заступить на смену. Сейчас, должно быть, 18.00.

Вновь на мостик. Скоро начнет смеркаться. Темные тучи закрывают серое небо.

Звук от впускных сопел турбонагнетателей, всасывающих воздух по обе стороны от мостика, перекрывает шум дизелей.

— Не хотел бы я оказаться на месте командира этого конвоя, когда на них накинется вся наша стая, — громко заявляет Старик из-под бинокля. — Они еле тащатся! В конце концов, они не могут двигаться быстрее своего самого тихоходного парохода. И никакой возможности маневрирования. Некоторые капитаны просто обречены стать мишенями — а если весь этот выводок еще и будет постоянно совершать предсказуемые повороты по жестко установленной схеме — боже мой! Они все привыкли двигаться только по прямой, и правила предотвращения столкновения судов в открытом море писаны не для них…

Спустя немного времени он продолжает:

— Каждый, кто ходит на этих нефтеналивных танкерах — либо сверхчеловек, либо ненормальный. Неделями тащиться на посудине, до краев наполненной бензином, в ожидании попадания торпед! Нет уж, увольте меня!

Он долго молча вглядывается в бинокль.

— Они сильные парни, — наконец ворчит он. — Я слышал об одном моряке, которого экипаж эсминца выудил из воды в четвертый раз. Он три раза плавал [70], три раза его спасали, и он пошел в рейс в четвертый раз — это о чем-то говорит. Само собой, им хорошо платят; любовь к Родине плюс солидный банковский чек — наверно, это лучшая почва для выращивания героев.

Затем он сухо добавляет:

— Впрочем, иногда обходятся одним алкоголем.

У нас уже некоторое время поднята рамочная антенна. Теперь мы посылаем приводные радиосигналы для других подлодок в нашем районе. Переставляльщики флажков в штабе в Керневеле тоже получают короткие сигналы, передаваемые с часовыми интервалами, внешне беспорядочный набор букв, из которого, однако, они получают все, что им следует знать о конвое: координаты, курс, скорость, количество кораблей, систему охранения, нашу ситуацию с топливом и даже погоду. Изменения нашего курса дают им возможность представить картину движения конвоя. Нам запрещено атаковать, пока не подтянутся другие лодки.