Пьер Буль - Мост через реку Квай

Вдруг сердце его тревожно застучало — в тот самый момент, когда он пытался предугадать, какую форму примет дело, судьба посылала ему испытание. Привлеченный вынырнувшим пляжем, по берегу реки небрежной походкой шагал японский солдат. Сейчас он с удивлением заметит провод, нагнется, чтобы рассмотреть его, и на мгновенье замрет в этой позе. Тут пробьет час Джойса. Надо заранее продумать каждое движение. Недаром Ширс называл его «рассудочным»!

Мысль о предстоящем заставила его оцепенеть, разом парализовала мышцы. Отступать было некуда. У него возникло подспудное чувство, что это было все равно неминуемо; начертано на роду; что все предыдущее было естественной подготовкой к решающему экзамену. Но именно потому, что этого омерзительного испытания он боялся больше всего, судьба соглашалась склонить чашу весов к победе только ценой тяжкой жертвы. Только она, эта жертва, могла вырвать победу из цепких лап случайности.

Все клетки мозга судорожно напряглись перед последним рывком. В голове Джойса всплыли наставления, усвоенные за время занятий в спецшколе; он силился настроить душу и тело на то, что ему предстояло сейчас совершить, но отвратительные видения не проходили.

Он вспомнил тревожный вопрос, заданный ему шефом группы: «Если понадобится, вы сможете хладнокровно пустить в ход это оружие?» Вопрос покоробил его тогда. Он не мог категорически ответить «да». Уверенность пришла позже, в момент отплытия; теперь он снова не мог поручиться за себя. Он взглянул на кинжал, лежавший рядом на траве.

Это был нож с длинным отточенным лезвием и сравнительно небольшой рукояткой; тяжелая, отлитая из металла, она составляла единое целое с лезвием. Теоретики из Отряда 316 многократно меняли форму и профиль кинжала. Джойс знал, что недостаточно будет сжать рукоятку и ударить вслепую; для этого не нужен навык. Всякое разрушение требует своего подхода. Инструкторы научили его двум способам обращения с оружием. Обороняясь от нападающего противника, полагалось держать нож перед собой, чуть приподняв лезвие, и бить снизу вверх, будто вспарывая брюхо зверю. Это он был в состоянии сделать. Все произошло бы автоматически. Но в данном случае не противник бросится на него, а он на противника. Здесь надлежало действовать другим способом, не требовавшим особой силы, а только ловкости и колоссального хладнокровия. Второй способ рекомендовался курсантам в тех случаях, когда потребуется ночью бесшумно снять часового до того, как тот успеет поднять тревогу. Бить следовало сзади; но не в спину (это тоже было бы легко). Надо было перерезать горло.

Кинжал в этом случае полагалось держать в поднятой руке перпендикулярно телу жертвы, для пущей верности прижав большой палец к основанию лезвия. Удар надлежало наносить справа налево резко, но не очень сильно, иначе был риск промахнуться. Бить следовало в определенное место, чуть пониже уха. Чтобы человек не смог даже вскрикнуть. Такова была схема. Она включала в себя еще несколько последующих движений. Однако Джойс не решался даже шепотом повторить то, что не без юмора излагали инструкторы в Калькутте.

Его преследовала эта картина. Он усилием воли заставил себя вглядеться в нее, представить событие в мельчайших деталях и даже в цвете. Он силился разглядеть самые отвратительные подробности, в безумной надежде привыкнуть к ним и принять их как должное. Он проиграл в уме эту сцену десять, двадцать раз, и понемногу перед ним вырисовывался не абстрактный живой человек, а конкретный японский солдат в форме и надвинутой на уши нелепой фуражке. Чуть ниже уха он видел теперь загорелую шею, в которую надлежало вонзить кинжал. Он заставил себя ощутить рукой, как входит лезвие в тугое тело; увидеть, как хлещет из раны кровь: уловить судорожный горловой всхлип, когда он доканчивал операцию, обхватив намертво левой рукой шею жертвы. Ему пришлось преодолевать подступавшую тошноту. От напряжения закололо во всех мышцах…

И все же полной уверенности не было. Страх перед неудачей терзал его не меньше, чем мысль о необходимости исполнить свой долг. Выбор был жуткий. Либо поплатиться душевной мукой за одну секунду действия, собрав для него в кулак всю волю, либо избрать трусливое бездействие, так манившее своей кажущейся легкостью. Он понял, наконец, что ему ни за что не удастся хладнокровно, в полном сознании совершить этот жест, который он упрямо рисовал в своем воображении. Наоборот, надо было вычеркнуть его из сознания переключить мысль на что-нибудь постороннее, отвлекающее. Ему требовалась другая помощь, нежели леденящее предвкушение убийства.

Помощь извне? Он обвел окружавший пейзаж умоляющим взором. Он был одинок и наг, затаившись в кустах на чужой земле, словно лесной зверь, окруженный врагами. Единственным оружием был этот страшный нож, обжигавший ладонь. Он тщетно искал поддержки у джунглей, воспламенивших его воображение. Но вдруг враждебно сомкнулась долина реки Квай. Тень от моста сокращалась с каждой минутой. Теперь мост казался ему застывшим бессмысленным сооружением. Ждать помощи было неоткуда. Больше не оставалось ни глотка виски, ни даже комочка риса. Наверное, стало бы легче, сумей он найти что-то из еды.

Помощь не могла прийти извне. Он был целиком предоставлен самому себе. Но ведь именно этого он и добивался! И так радовался этому. Гордость пьянила голову. Он казался себе самому неодолимым. Не могли же силы разом вдруг покинуть его, будто игрушку с лопнувшей пружиной. Он закрыл глаза и вновь погрузился в видения. Спасение могло прийти только оттуда, тщетно было ждать его на земле или в небесах. Среди обрушившихся на него несчастий единственный сверкающий луч надежды исходил из глубины души… Джойс привычно искал спасения в развитом воображении. Именно эта его способность беспокоила в свое время Ширса. А осторожный Уорден так и не высказался, достоинство это или порок.

Навязчивые образы можно было обезвредить только иными навязчивыми картинами, выбранными по желанию. Надо было скорей просмотреть киноленту своей прошлой жизни и найти в ней то, что составляло подлинную духовную ценность; беспощадно отбросить все зыбкое и неустойчивое; найти достаточно мощное чувство, способное целиком заполнить собой бездну, открывшуюся в душе! Он начал лихорадочно искать. Ненависть к японцам и чувство долга явно не годились: их нельзя было четко вообразить себе. Он стал думать о командирах, о друзьях на том берегу, доверившихся ему. Это тоже было мало осязаемо. В крайнем случае подобное чувство могло побудить его пожертвовать собственной жизнью. Жажда успеха тоже была бессильна здесь. Поблекший ореол победы не мог стать путеводной звездой — ее ведь нельзя ощутить.