Юрий Слепухин - Ничего кроме надежды

– Изменений в обстановке нет, товарищ маршал, армия выходит в оперативное пространство.

– Добро, добро... Значит, такое дело: все-таки с юга Берлин будем брать мы.

Николаев долго молчал.

– Ну, чего притих, – ворчливо сказал комфронта, – недоволен, что ли? Или не ожидал, что выпадет и твоим орлам такая, понимаешь, высокая честь – добить зверюгу в его логове?

Ожидать-то ожидал, именно этого и опасался; но все же была надежда, что не пойдут на это, что здравый смысл возобладает. Хотя какой у нас, к черту, в таких делах «здравый смысл»...

– Нет-нет, я просто подумал, – торопливо отозвался Николаев и сказал первое пришедшее в голову: – Мы ведь таким образом вторгаемся в полосу соседа?

– Никуда мы не вторгаемся, не бойся. Разграничительная линия сам знаешь докуда была доведена – западнее Люббена ее нет, вопрос, так сказать, остался открытым...

Да, Конев две недели назад не удержался, похвастал – добился-таки своего: на совещании в Ставке разграничительную линию между 1-м Белорусским и 1-м Украинским Верховный собственноручно исправил, оборвав ее юго-восточнее Берлина и тем самым как бы признав возможность взаимодействия обоих фронтов в предстоящей операции. Коневу только это и надо было, ему уже с января месяца не давала покоя мысль, что всю славу перехватит Жуков. Но маршальские амбиции – ладно, дело житейское. Хуже было другое: участие 1-го Украинского имело смысл только в одном случае, если Берлин решат брать в кольцо. А говорят – не надо верить предчувствиям. Весь день было не по себе...

– Так точно, товарищ маршал, – сказал он. – Что ж, поздравляю вас с доверием Ставки, это действительно высокая честь для войск фронта. Но Жукова Зееловский рубеж надолго не задержит, от силы еще сутки, следовательно, чтобы нам поспеть не к шапочному разбору, армию придется повернуть немедленно, сегодня же ночью...

– Не «повернуть», а только «довернуть», – поправил командующий. – Ты сейчас куда нацелен? Глянь-ка на карту – на Виттенберг, верно? А вместо этого пойдешь на Лукенвальде – Барут – Бухгольц, доворот-то всего... каких-нибудь пятьдесят градусов. Неужто не поспеешь к утру? Уж в Седьмой-то танковой со связью и управлением всегда был полный ажур, я вон тебя даже в пример другим ставлю! Думаю, генерал-полковник, ты и на этот раз окажешься на высоте. Словом, давай связывайся немедля с корпусами, директиву получите через три часа – уже готовят. А времени действительно мало, я-то понимаю, что значит повернуть такую махину в наступлении, да еще ночью... Теперь главное! График, значит, у тебя будет такой: девятнадцатого ты должен быть в Баруте, двадцатого – в Цоссене и выйти на рубеж Тельтов-канала; и двадцать первого – ни днем позже! – в самом Берлине. А завтра уже восемнадцатое – хотя какое «завтра», можно сказать, сегодня уже, время-то к полуночи... Значит, жми изо всех сил! Бригады разворачивай веером – и жми, о флангах не думай, это не твоя забота. Узлы сопротивления обтекай, их будут ликвидировать общевойсковые армии, а тебе – вперед и только вперед! Главное, чтобы через трое суток ворваться в Берлин...

Положив трубку, командарм шепотом выругался длинно, витиевато и для себя непривычно (к помощи российской изящной словесности он прибегал лишь в крайних случаях, когда уж совсем подпирало). Ему вспомнился давешний лихой усач с баяном на крыше самоходки и еще другой, молоденький, совсем мальчик, в съехавшей набок большой не по размеру каске, который трясся на борту «тридцатьчетверки», неловко вцепившись в приваренную к броне скобу и придерживая на груди автомат. 0н еще подумал тогда: ну, эти-то, Бог даст, и вернутся домой; до Эльбы рукой подать, а когда соединимся с американцами и стратегический фронт противника окажется рассечен надвое – не исключено, что он и пардону запросит, дальнейшее сопротивление потеряет всякий смысл...

А теперь, значит, их всех напоследок в мясорубку – и баяниста, и мальчонку в каске, и того, что по-крестьянски сосредоточенно хлебал из котелка, примостив его в коленях, и многих, многих других. Всех, кто могли бы вернуться домой, но теперь не вернутся, потому что Конев не хочет делиться славой с Жуковым, а Сталин – с Эйзенхауэром, и поэтому эндшпиль решено разыграть самым испытанным из всех возможных способов: чтобы побольше крови. Просто, надежно, а главное – освящено, так сказать, традицией...

Что вокруг Берлина затевается какая-то нечистая игра, он стал догадываться неделю назад, когда американцы остановились на Эльбе севернее Магдебурга – менее чем в сотне километров от западных предместий столицы. Дошли туда практически без боев, оставив позади окруженную в Руре группировку Моделя, и остановились. Почему? Была, значит, соответствующая договоренность на высшем уровне? 1-й Белорусский фронт в это время заканчивал приготовления к решающему удару с Одера; расстояние до Берлина было примерно то же, до начала операции оставалось четыре дня – достаточно, чтобы согласовать действия с американцами, ударить сразу отсюда и оттуда. А если бы времени и не хватило, если бы оказалось, что к 16-му союзники не успеют создать на Эльбе ударную группировку нужной силы, – так почему именно 16-го, что мешало отсрочке на неделю, да хотя бы и на две? Какие военные соображения могли этому препятствовать? Как раз в чисто военном аспекте такое решение было бы самым верным: вынужденный обороняться против нас под Зееловом и против американцев под Бранденбургом, берлинский гарнизон попросту растаял бы, сдаваясь в плен союзникам...

– Стратеги, вашу мать, – пробормотал командарм и залпом допил остывший чай. Концентрический штурм «логова» обернется кровопусканием, какого не было со времени Курской битвы, – там ведь собрана последняя элита вермахта и СС – в окружении они будут драться до конца, как смертники... Зато мы окажемся первыми и единственными, зато к Первому мая будет чем порадовать советских людей, шарахнув над Кремлем какой-нибудь не виданный доселе салют и разослав по стране лишнюю сотню тысяч похоронок...

Он вызвал начальника штаба, начальника оперативного отдела, сообщил новость. Оба помолчали, потом начштаба сказал:

– Ну что ж, это, конечно, почетное для нас задание... Выходит – так я понимаю – Берлин будем окружать?

– Правильно понимаете, – кивнул Николаев. – Но окружать его будут другие, общевойсковые армии, а наше... почетное, как вы изволили выразиться... задание состоит в том, чтобы проломить южный фас берлинской обороны через Тельтов-канал.

– М-да... Вообще-то, не очень это разумно – перекрыть им пути отхода в западном направлении. Все-таки гарнизон в двести тысяч...

– Я думаю, – сухо сказал командарм, – что еще неразумнее обсуждать решения Ставки. Да еще вслух. Итак, попрошу срочно вызвать командиров корпусов – это первое. Второе – всем подразделениям, действующим... – он нагнулся к разложенной по столу двухкилометровке, водя над ней сомкнутыми ножками циркуля, – ...действующим к северу от линии... Ренсдорф, Грайфенхайн, Притцен, немедленно радировать «стоп». Паузу использовать для проверки матчасти, дозаправки, пополнения боезапаса. Тем, что действуют южнее указанной линии, предельно ускорить темп продвижения и не позднее пяти тридцати выйти в район Альтдоберн – Липтен. В шесть ноль-ноль всем подразделениям армии радировать приказ «Вперед, на Барут»...