Юрий Слепухин - Ничего кроме надежды

– Вот что, Еремеев, – сказал он, вызвав к себе «папашу», – диверсантку тут вчера задержали, слыхал?

– Слыхал, товарищ старший лейтенант, – ответил солдат, – видал даже, как вели. Только сомнительно мне, точно ли она эта самая... ну, диверсанка. Девчонка совсемеще сопливая, глаза перепуганные...

– Это, Еремеев, не нашего с тобой ума дело, кто она такая, – строго сказал старший лейтенант. – Разберутся без нас, а твое дело – доставить ее теперь в... – он прочитал надпись на пакете, полученном от начальника охраны, – ...в населенный пункт Ритшен, в нашу комендатуру. Такое тебе дается ответственное задание. Значит, так, транспортного средства выделить не могу, сам понимаешь, поэтому дотопаешь с ней до бетонки, там на попутной доедете до первого ка-пе-пе, а уж оттуда вас отправят куда следует. Все ясно, Еремеев?

– Ясно, товарищ старший лейтенант. Уж на ка-пе-пе там разберутся, небось, в обратную сторону куды не посодят.

– На этот счет можешь не беспокоиться. – Довольный тем, что так просто уладилось все с этим делом, старший лейтенант сделал строгое лицо и погрозил пальцем: – Смотри только, Еремеев, чтобы с девкой ни-ни! А то я тебя знаю – заберешься там сней на попутке под брезент...

«Папаша», тоже довольный полученным заданием, широко улыбнулся. Толк в обхождении он понимал – если высокое начальство шутит, то можно в ответ пошутить и самому. Поэтому он разгладил усы и с лихостью ответил в том смысле, что старый, мол, конь борозды не испортит, расписался в получении сопроводительного пакета и вышел.

Пятидесятишестилетний солдат Еремеев, бывший колхозный конюх из Воронежской области, считал себя человеком на редкость удачливым. И женился он хорошо, хотя и поздновато немного, и дочки росли хорошие – пять душ, одна другой краше. Сынов, правда, не было, но по нынешнему военному времени даже и это обернулось к лучшему. Так что воевал он один за всю семью, воевал с сорок второго года, и тоже удачно – ну, конечно, царапало раз-другой, на войне не без этого, но дальше медсанбата попадать ему не доводилось. За семью он был спокоен: немец до ихнего района не дошел. Теперь же, попав наконец в хозяйственный взвод, Еремеев и вовсе успокоился – вернется живым, не придется бабе голосить, получив похоронку, и дочки вырастут не сиротами...

Предстоящая поездка обрадовала его, как радовали, бывало, до войны нечастые поездки в районный центр. Человек он был любознательный, охочий до новых впечатлений, и – хотя много уже чего повидал на войне – возможность посмотреть новые места и поговорить в дороге с новыми людьми привела его, вообще от природы общительного и добродушного, в еще лучшее расположение духа.

Он тщательно направил на ремне бритву, не спеша побрился, подшил чистый подворотничок, потом достал из вещмешка узелок с медалями – «За оборону Сталинграда» и две «За отвагу», – почистил и прицепил к гимнастерке. В будни он не носил их, считая это не совсем уместным в его возрасте бахвальством; но покрасоваться в дороге – дело другое, мало ли кого доведется встретить...

Уже рассветало. Недолгий ночной дождь кончился, и утро вставало свежее и ясное, хотя и в дымке от горящих в округе лесов. На юге и на севере продолжало громыхать – тяжелая артиллерия добивала не сложившие оружия гарнизоны Форста и Мускау. Еремеев позавтракал с товарищами по взводу, рассказал о полученном задании, сдержанно гордясь нешуточным доверием начальства. Пора было и в путь. На кухне, получая сухой паек, он подумал о девчонке, которая с вечера сидит, небось, некормленная – да и допреж того неизвестно когда ела, – и попросил повара отлить в котелок вчерашнего разогретого борща с куском мяса. «Я ее сюды приведу, – сказал он, поставив котелок на угол плиты, – пущай поест по-человечески». Потом, одернув гимнастерку, он отправился к командиру охраны и попросил ключ от комнаты, куда заперли диверсантку.

Замок открылся не сразу. Еремеев возился с ключом, вставляя его и так и этак, а Эрика Фишер слушала эти звякающие металлические звуки и леденела от страха – она даже не думала, что еще способна так чего-то бояться. Вчера, разговаривая с генералом, она совсем не боялась, а сейчас в ней не осталось ничего, кроме слепого нерассуждающего ужаса...

Вскочив на ноги, Эрика стала пятиться от двери, пока не уперлась спиной в стену. Дальше отступать было некуда. Тогда, быстро нагнувшись, она выдернула из краги правую штанину брюк и поймала выкатившийся на ладонь тяжелый стальной бочоночек. Как обращаться с гранатами этого типа, она знала; зимой, когда Мартин Борман призвал девушек вступать в «фольксштурм», старшеклассницы прошли военное обучение. Вспомнив инструкцию, Эрика сжала гранату в правой руке, продела в кольцо предохранителя указательный палец левой и, резко крутнув, выдернула кольцо вместе с чекой.

Замок наконец открылся. «Ишь ведь, – довольным тоном проворчал Еремеев, – вставить-то, выходит, надо было поглубше, всего и делов...» Он отворил скрипнувшую дверь и посветил фонариком – белокурая, чем-то похожая на его Маняшку девчонка в пятнистой маскировочной куртке стояла прижавшись спиной к стене, с белым неподвижным лицом.

– Ком, дочка, – сказал Еремеев, входя, – я там щец тебе расстарался. В дорогу-то поесть надо, ферштейн? А там и тронемся потихоньку. Да ты не бойся, все будет алес гут...

Эрика, словно поняв его слова, сделала неуверенный шаг к двери и пошатнулась. «Ну, вовсе девка сомлела», – с жалостью подумал Еремеев и протянул руку, чтобы ее поддержать. И в этот миг – он ничего не успел ни разглядеть, ни понять, ни почувствовать – она со всего размаха швырнула гранату себе под ноги.

График наступления поломался через двое суток, когда передовые отряды 6-го корпуса, после полуторачасового боя овладев Барутом, вышли под Вюнсдорфом на внешний обвод Цоссенского укрепленного района. Точнее, не вышли, а вырвались – и стали.

Местность была труднопроходимой для танков – лесисто-болотистая, изобилующая озерами; в узких дефилеях противник успел создать глубоко эшелонированную систему обороны, до предела насыщенную противотанковыми средствами. Протаранить ее с ходу не удалось, пришлось взламывать шаг за шагом, ценою больших потерь в людях и технике, а своевременная доставка подкреплений становилась проблемой – разрыв между ушедшей далеко вперед танковой армией и следовавшими за нею общевойсковыми достигал уже пятидесяти, семидесяти, а то и ста километров.

Цельной линии фронта давно не существовало. Обстановка в треугольнике между Форстом, Финстервальде и Цоссеном могла поставить в тупик самого опытного оперативника, так здесь перепутались и перемешались глубоко вбитые во вражескую оборону танковые клинья, бродящие по лесам группы окруженцев из разгромленных немецких дивизий, наши коммуникации и гарнизоны противника, продолжающие удерживать отдельные опорные пункты.