Илья Штемлер - Мой белый, белый город

- Так ты и сделаешь, когда войдешь не с пустыми руками. И старику будет приятно… Или ты просто трусишь?

Я поплелся вслед за Шуркой к нашей дыре в заборе. Но едва мы отодвинули доску ограды, как раздался бешеный собачий лай. К нам бежал огромный пес, и, если бы не забор, нам не поздоровилось бы, это точно.

Пес задыхался от лая, кидаясь широкой грудью на ограду. Хорошо, что он не знал, где находятся доски, висящие на одном гвозде.

Тут из сарая вышел пожилой мужчина и, заслонившись ладонью от солнца, стал смотреть, на кого так лает собака.

- Чего надо?

- Нам нужен дядя Нури! - крикнул Шурка. - Хотим узнать, как его здоровье. Где он?

- Этот одноглазый? Сняли! В милиции он! Где ему еще быть! - Из-за лая пса мы с трудом понимали, что он кричит.

Потом мужчина еще что-то сказал, махнув при этом в сторону железного хлама, затем прикрыл ладонью один глаз, чтобы стало ясно, кого он имеет в виду, хлопнул себя по заду, очевидно, показывая, что сделали с одноглазым, и скрылся в сарае.

Все было понятно.

В ту ночь я долго не мог уснуть. Я чувствовал себя главным виновником всего, что случилось. И твердо решил пойти и все рассказать. А утром я никуда не пошел. И никому ничего не рассказал. Я трусил! Возможно, и Шурка испытывал то же самое. Потому что он избегал меня. Это было заметно… А может быть, я избегал его? И он это понял? Не знаю…

Потом я заметил, что все мальчишки, которые наведывались к складу старика Нури, избегают друг друга…

И мне казалось иногда: каждый из нас ждет, что кто-нибудь пойдет «туда» и все расскажет. Тогда все перестанут избегать друг друга. И все будет как прежде, до знакомства со стариком Нури. Но никто не решался это сделать…

Мне захотелось куда-нибудь уехать. Чтобы никого не видеть. Чтобы никто не напоминал мне обо мне. Вскоре так и случилось - маме выдали для меня путевку, и я уехал в пионерский лагерь…

Через неделю я не выдержал и убежал. Утром. Когда все отряды ушли на пляж.

По-прежнему меня оглушительным лаем встретила огромная собака. Затем появился все тот же пожилой мужчина. Я ушел…

Почти через день я приходил к складу утиля. Собака ко мне привыкла и перестала лаять. Старик Нури все не появлялся. Нет, мужчина не соврал.

- Слушай, ты чего здесь ходишь? - как-то крикнул мне новый утильщик.

- У нас тут огород, - ответил я.

Когда кончилась путевка, я вернулся в город, прямо к новому учебному году. И узнал, что Шурка с семьей переехал в Яламу, на рыбозавод.

…Несколько раз осенью я еще приходил к складу. Мне показалось, что внутри меня что-то сдвинулось, сместилось. Я это чувствовал.

Я слышал, как однажды мама сказала соседке, что я очень повзрослел.

Соседка согласилась - война, в военное время дети удивительно быстро взрослеют. И я тогда чуть не расплакался, убежал на улицу и долго сидел там, делая вид, что наблюдаю, как ребята играют в кости…

В тот год рано выпал снег и лежал долго, непривычно долго для Баку.

К вечеру дом наполняется, как таз водой. Постепенно. С первого этажа по четвертый.

На первом живут студенты техникума - они приходят раньше всех, и почему-то одни девочки. Лишь два мальчика в очках… На втором - преподаватели, они приходят позднее. Тоже одни женщины да старики… Затем все остальные.

А к семи часам во дворе стоит шум, как на базаре. Люди перекликаются друг с другом не покидая комнат, прямо через окна. Располагаются обедать на галереях - в комнатах душно. Среди простыней, сохнущих на протянутых от балкона к балкону веревках, люди напоминают матросов на палубе парусника.

В этом доме живет моя бабушка. Вот уже несколько дней я нахожусь у бабушки. Меня укусила собака, и бабушка водит меня на уколы. Вообще-то бабушка работает в керосиновой лавке - продает керосин. Но сейчас у нее отпуск…

Вернувшись из поликлиники, бабушка ставит меня посреди двора, у колодца, и задирает рубашку:

- Посмотрите на его живот! Это разве живот?

У перил балконов появляются соседи. Они отстраняют руками простыни, чтобы удобнее было смотреть вниз, на меня и бабушку.

- Пятнадцать уколов уже сделали! - кричит бабушка.

- Дуршлаг, а не живот, - соглашаются с третьего этажа.

- Мало им, что ребенка собака укусила, они его еще колют, паразиты, - возмущается четвертый этаж.

- Это вместо того, чтобы разыскать собаку и ее колоть. За что они деньги получают? - поддержал третий этаж.

Я доволен. Приятно, когда тебя жалеют.

Но главное, я не хожу в школу! Хотя доктор ходить в школу не запретил.

«Лечиться так лечиться, - решила за него бабушка. - Ему все равно. Если бы его сына укусила собака…»

Весь день я брожу по улицам. Когда я прохожу мимо школы, то слышу, как первоклассники хором тянут: «Ба-о-баб». От этих звуков меня почему-то тянет в школу. Казалось, должно быть наоборот…

Я спускаюсь к морю. Сейчас самое лучшее время года - начало октября. Хотя и считается, что осень, деревья на бульваре не собираются желтеть, лучи солнца растекаются по их пыльным неподвижным листьям. А море - гладкое, ленивое и ненастоящее.

По бульвару бродят беженцы. Они ждут парохода на Крас-новодск. Многие из них ждут второй месяц, а то и больше.

Я подхожу к парашютной вышке, что торчит на бульваре, как гвоздь высотой в семьдесят пять метров. К ее основанию приклеено множество бумажек…

«Закопанские из Тернополя уехали в Красноводск».

«Григорьев Саша ищет свою сестру Раю».

«Меняю велосипед на три кило хлеба».

Объявлений огромное количество. Я обратил внимание, что «Григорьев Саша» вначале было написано на тетрадном листке в полоску, потом в клетку, потом вообще на нелинованной бумаге.

Вокруг вышки лежат чемоданы, узлы, корзины. Люди переговариваются, играют в шашки, в карты, спят, пьют из кружек кипяток… А чемоданы текут по аллее до поворота и дальше по всему бульвару…

Я иду к пристани. Только что ушел пароход на Красно-водск. Вернется он послезавтра. Какие-то люди проверяют какие-то списки, выкрикивают номера, фамилии. На скамье плачет женщина. Две другие ее успокаивают…

Если бы я только мог достать пароходы, я бы всех отправил в Красноводск, раз они хотят. Чтобы никто не плакал на скамье… Говорят, немцы потопили транспорт с беженцами где-то возле Махачкалы. Сволочи!

У кустов олеандра сидит мальчик на горшке. Ему скучно. Он водит пальцем по песку и что-то шепчет. Я подумал: все равно горшок выплеснут в кусты, лучше бы мальчика сразу посадить в кусты…

Напротив пристани живет Рита. Раньше она жила у бабушки со всей своей семьей, а теперь Риту взяла к себе моя тетка. Они приехали из Кишинева: Рита, ее мама и младший брат Зорик. Я смотрел на карте: Кишинев - столица Молдавии…

Сегодня я решил показать Рите нефтяной промысел. Рита не верит, что нефть добывают из земли. Вот уголь - это она верит, уголь вроде камней.