Илья Штемлер - Мой белый, белый город

- Да?! А тетка Зейнаб сама видела, как он шел ночью в уборную без очков… - выложил главный козырь Сеидов.

- А у тебя отец заведует рынком! - вдруг перебил Сеидова мой лучший друг Борис.

Было не совсем понятно, какая связь между отцом Сеидова и отцом Томки, но мы почему-то эту связь уловили. Интуитивно…

- Ну и что?! - закричал Сеидов.

- А ничего! - ответил мой лучший друг. Возможно, Борис и сам пожалел - с чего это он выскочил? Вероятно, оттого, что у Сеидова всегда в сумке были отличные завтраки. А однажды он притащил в школу… кусок шоколада. Об этом долго говорили на всех уроках, а кое-кто из младших даже приходил посмотреть на Сеидова. На большой перемене. Ждали: может быть, он еще раз вытащит кусок шоколада и покажет людям… Так этот самый Сеидов слыл большим правдоискателем. И, честно говоря, если бы не он, мы хотя бы в классе оставили Томку в покое. Нам предостаточно было и своих забот…

Мы сидели на крыше и считали звезды.

Может быть, кому-то это представляется пустым делом, но мне до сих пор это кажется одним из самых азартных занятий… Звезды подмигивали, смеялись, менялись местами - словом, вели себя очень нетерпеливо. Будто наши взгляды их щекотали… Редко кто из ребят мог честно досчитать до ста. Все путалось, перемешивалось, приходилось начинать сначала. Так мы воспитывали волю и терпение - качества, весьма необходимые мужчинам. Какими смешными кажутся нам сейчас многие детские увлечения и с какой серьезностью мы к ним относились! Вероятно, в этом и заключается вечная загадка детства, выжимающая сентиментальные чувства у весьма суровых людей, уже тертых-перетертых нашей другой, взрослой жизнью…

В просветленной звездами ночи плоские крыши домов казались заплатами на широкой и темной спине города. Лишь кое-где сквозь дружную светомаскировку вдруг прорывался тусклый огонек - кто-то включал лампочку, небрежно занавесив окно. И мы уже были готовы орать: «Свет! Свет!» - но огонек, к нашему огорчению, пропадал, видно, хозяин и сам догадывался, что нарушил светомаскировку тылового города, да еще такого, как Баку. Если бы немцы прорвались к нашей нефти, говорил Захар, то «стратегически» они бы войну выиграли. На что моя бабушка утверждала: «Ничего. Выкрутимся. Сталин что-нибудь придумает». Но Захар в долгу не оставался: «Слушай, Мария, ты умная женщина… Если в керосинке нет керосина, водой ее не разожжешь». Но бабушка не могла допустить, чтобы за кем-то в споре с ней оставалось последнее слово. При этом она пользовалась широким спектром исторических параллелей. «Хорошо, - говорила моя бабушка. - А англичане? В восемнадцатом году захватили Баку. И вылетели отсюда как миленькие».

…Посрамленный Захар молчал, он не имел такого арсенала знаний, он был дворником и не собирался баллотироваться в Академию паук. Правда, и моя бабушка не думала выставлять свою кандидатуру в Академию, она продавала керосин на Балаханской улице…

Так вот, мы сидели на крыше и считали звезды. А ноздри наши ловили запахи двора, квартала, улицы. Здесь, на высоте, мы точно знали, в какой квартире что варят, что жарят. В основном варили перловый суп. Или чечевичный, на постном масле. Или пекли пышки из кукурузной муки вперемешку с отрубями…

А наши уши выбирали в приглушенной вечерней кол-готне опасные для нашего уединения сигналы: вот скрипнула балконная дверь особым ржавым скрипом, и через мгновение раздался голос:

- Борька-а-а…

Мы сидим не шевелясь, будто Борьки среди нас и не было.

- …Я кому кричу? Или ты уснул, несчастный? - продолжал нестись к нам голос Борькиной матери.

- Сичас, да-а, - не выдерживает напряжения Борис. - Уже подышать свежим воздухом нельзя, да?

- Мой руки, иди спать.

- Я уже мыл руки, - отвечает Борис не трогаясь с места. - Скоко можно мыть эти руки?

Торг между Борькой и его мамой продолжается… Час растаскивания нас по домам наступил, нас зовут голоса… Точно как предрассветные крики петухов - начал первый, для затравки…

- Ледя! Леонид… Ледик… Вот и моя бабушка вступила.

- Ты не слышишь, да, как зовет тебя твоя бабушка? Тебе что, уши заложило?

- Слышу.

- Иди домой.

- Сичас.

- Не сичас, а сию минуту. Я уже постель нагрела, остынет.

Я краснею. Я чувствую, как сквозь темень ночи проступают светофорным огнем мои щеки и уши. Ах, бабушка, бабушка… Как она меня позорит… Но это начало, настоящий позор впереди.

- Послушай, - невинным тоном начинает дылда Тофик, заядлый второгодник. - Как это она тебе согрела постель? Ты что, с бабушкой спишь?

- Откуда я знаю, что она там болтает. - Я отчаянно пытаюсь перевести разговор на другую тему. - По-моему, дождь капает.

- Это не дождь, это Сеидов отошел к стене пописать, - доносится из темноты голос Бориса.

Я счастлив: кажется, товарищи забыли о моем позоре. Но слишком плохо я изучил характер второгодника Тофика - он пришел в наш класс среди четверти.

- Нет, ты скажи - как это тебе бабушка согрела постель? Ты что, с бабушкой спишь? Один спать боишься, да?

- Что ты ко мне пристал? Пойди у нее спроси. Ты бы лучше меньше двоек хватал.

Ребята смеются. А громче всех хохочет Сеидов, который уже присоединился к компании… Я чувствую, что назревает драка. Честно говоря, драться мне не хочется.

Мне охота спать. Но если я сейчас не подерусь, завтра все будут вспоминать мою бабушку…

- Интересно, кого это больше всех интересует - боюсь я спать один или нет?

- Меня, - отвечает заядлый второгодник Тофик.

Но с ним драться мне ни к чему, он меня отлупит. Правда, мы быстро помиримся, завтра же, на арифметике: Тофик попросит списать задачу; но какой толк драться, если заранее знаешь, что тебя отлупят?

И я делаю вид, что не расслышал.

- Кому-кому?

- Мне тоже интересно, - отвечает Сеидов.

Вот это другое дело, Сеидов меня устраивает. Он хоть и сын директора рынка, но драться не может. Как говорит моя бабушка: «Не в коня корм…» А выступил он сейчас потому, что есть люди, которым всегда кажется, что они в центре внимания, что все именно от них ждут решительных поступков; таких в Баку звали «вытыкала»…

Я вскакиваю с места и приближаюсь к Сеидову. Ему тоже не хочется драться, я чувствую, но иначе нельзя, будет подорван престиж…

Мы с ним одного роста, мы стоим, почти приблизив вплотную нос к носу, в соответствии с ритуалом, смотрим друг другу куда-то в область лба, сопя и грозно играя желваками. Очень странный ритуал, я его и сейчас иногда наблюдаю у распетушившихся мальчишек…

Еще мгновение, и мы перейдем ко второй стадии ритуала - отпихиванию… Но тут поспевает мой лучший друг Борис. Нет, он не становится коварно позади Сеидова на четвереньки, с тем чтобы я толкнул вытыкалу и тот грохнулся бы через Бориса. Это было бы несправедливо, а мы только закончили читать «Трех мушкетеров», которых бабушка сменяла у дворника Захара на старую телефонную книгу. Захар нашел «Мушкетеров» в мусорном ящике и обрадовался - будет чем разжигать керосинку через верх. Правда, страницы были толстые, как картон, не совсем удобные. А телефонная книга подходила больше - там листы и длиннее, и тоньше, - Захар давно ее клянчил у бабушки…