Семен Бытовой - Багульник

- То есть как это портить? - изумился Юрий.

- А то, что день-деньской спорите, ссоритесь. А Клавочка, думаете, не чувствует этого?

Теперь, когда речь зашла о Клавочке, Ольга медленно поднялась и, вытирая слезы, сказала:

- Не надо, мамочка, не говори так...

Наталья Ивановна перевела взгляд на Юрия и, жалея их обоих, строго предупредила:

- Если так у вас, дети мои, дальше пойдет, то вот вам бог, а вот и порог. Господи, как не стыдно! Что соседи наши подумают? Прожили мы двадцать пять лет в одной с ними квартире, и никогда от нас не слышали никаких споров, а тут скандалы, слезы. Ну и век нынче, ну и век. Не успеют пожениться, уже разлады начинаются. Мы с Игнашей институтов не кончали, а прожили свою жизнь дай бог вам!

- Ну, я пошел! - сказал Юрий, глянув на Ольгу.

Она не стала его задерживать.

Теперь Ольга рассказала матери все. Наталья Ивановна, к удивлению дочери, сперва стала на сторону Юрия.

- Муж ведь он тебе, доченька. Может, ему и нужны буковые. Не все ли тебе равно...

- Нет, мамочка, ему они совершенно не нужны. Он просто ищет повод уехать из Агура. - И растолковала ей, что Юрий, во-первых, не стыдясь товарищей, отказался переоформить договор и что она уже тогда подумала, что это хитрый ход, а во-вторых, она решительно не верит, чтобы в академий нельзя было выбрать дальневосточную тему. - Мамочка, я не могу грубо и неблагодарно бросить людей, которые так верят мне, так любят, что своих детишек в честь меня называют. Потом, мамочка, я ведь пишу диссертацию на местном материале. Мой учитель, профессор Авилов, у которого я сегодня была, не только одобрил мою научную работу, но обещал поддержать, помочь. Просто дико, чтобы я говорила студентам одно, звала их на Дальний Восток, а сама дезертировала оттуда. Я, мамочка, не могу кривить душой, ты это знаешь. Помнишь, отец всегда учил меня быть по-рабочему честной, правдивой. И я, мамочка, всегда и везде, даже в самые мои трудные дни, старалась быть, как отец, как ты, мамочка, честной и правдивой. Я не могу ради личного благополучия идти против своей совести. Не могу! Пускай мне это будет очень дорого стоить, но я не могу, понимаешь, мамочка, не могу! - Опять слезы брызнули у нее из глаз, и она закрыла лицо руками.

Наталья Ивановна чувствовала, что дочь говорит это искренне, со всем жаром своего сердца, и ничего не могла возразить. Когда Ольга сказала о честности и правдивости отца, Наталья Ивановна вспомнила своего Игнатия Павловича и подумала: "Да, Олечка вся в него!" И то, что "Олечка вся в него", было основанием, чтобы согласиться с дочерью.

- Конечно, раз добрые люди верят тебе, нельзя их обманывать. Недаром отец любил говорить: "Единожды солгавши, кто тебе поверит?" Ты от народа отвернешься, так и он, понятное дело, тоже... А без народа-то как потом жить? - И обняла дочь за дрожащие плечи. - Не плачь, доченька, может, еще образумится у вас.

- Нет, мамочка, уже не образумится, - она хотела сказать "образуется", но решила не поправлять - смысл был и так ясен.

- А может, доченька, милые бранятся, только тешаться?

- Нет, мамочка! Это все очень серьезно. Это решается судьба! - И, немного успокоившись, сказала: - Иди, родная, за Клавочкой, ее пора накормить.

Юрий вернулся домой поздно, в двенадцатом часу, когда Ольга уже спала. Наталья Ивановна сразу увидела, что он под хмельком, но ничего ему не сказала. Заметив, что на кушетке лежит подушка, простыня и одеяло, он догадался, что все это для него. Погасил свет, тихо в полумраке разделся, лег и тотчас же заснул.

2

Во вторник утром Наталья Ивановна сказала:

- Ну хватит вам, милые, струну натягивать и, в молчанку играть.

Юрий на это заметил:

- Не я ее выпроводил из спальни, а она меня! Так что, мамаша, моей вины здесь нет.

- Ничего, можешь и прощения попросить!

- Пожалуйста, я готов! - и спросил Ольгу: - Как вам одной спалось, доктор?

Ольга в тон ему сказала:

- Плохо. А вам?

- Тоже неважно.

Так наступило примирение.

За завтраком Ольга подтрунивала над мужем, что он вчера пришел пьяненький, но вел себя в общем нормально. Юрий не стал отрицать, что пил коньяк "пять звездочек", но пил в меру.

- Даже заметно не было, правда, мама? - обратился он к Наталье Ивановне.

- Да что считать, сколько кто выпил! Пьяница проспится, а дурак никогда!

- Значит, я не дурак, мама?

Наталья Ивановна глянула на него лукаво:

- Себе на уме!

Все, в общем, вошло в нормальную колею.

К разговору о буковых лесах больше не возвращались. "Время покажет", - решила Ольга, внешне успокоившись.

В десять часов они с Юрием вышли из дому, в одном трамвае доехали до Невского, Ольга пересела в автобус, идущий на Петроградскую сторону, а Юрий пошел побродить по магазинам, пообещав не позднее пяти быть дома, к обеду.

Ольга освободилась из института в пятом часу, и ей захотелось прогуляться по Кировскому проспекту.

Погода была чудесная. Парк Ленина утопал в густой прохладной зелени. Хрустальная струя "Стерегущего" радужно отсвечивала на солнце, звонко лилась через чугунный иллюминатор, расплескиваясь по гранитным ступенькам. Ольга на минуту остановилась около памятника и заторопилась дальше.

Только она вступила на мост, как ее обдало ветром с Невы, Внизу на синеватых волнах качались лодки. Быстро шмыгнул под мост речной трамвай, оставив позади себя седой бурун. На пляже у кронверка, вдоль всей узенькой песчаной полосы, теснились под солнцем - голова к голове - сотни людей. И Ольга, глядя, как они довольствуются этим крохотным местечком, в душе пожалела их. "Это не то, что у нас в Агуре, - подумала она, - где тайга, воздух, чистые реки".

Занятая своими мыслями, она незаметно дошла до Марсова поля. Широкая, на всю жизнь знакомая аллея привела ее к вечному огню, который она увидела впервые. Была какая-то необъяснимая торжественность в этом невысоком, будто идущем из самой земли, живом, колеблющемся пламени. Отыскав неподалеку свободную скамейку, Ольга села. Впереди возвышался могильный холмик с едва заметной из-за травы и цветов белой мраморной дощечкой с надписью, и Ольге захотелось узнать, чья это могила. Она встала, подошла. "Иван Иванович Газа", - прочла она, и сердце забилось чаще. Она вспомнила, что Газа был близким другом ее дяди Алексея Ивановича Гладилина, старшего брата Ольгиной матери. Вместе они начали в юности свой рабочий путь на Путиловском, вместе воевали в гражданскую войну, потом работали в Московско-Нарвском райкоме партии и в Смольном. Алексей Гладилин всего года на два пережил своего друга.

О дяде своем Ольга знала больше по рассказам старших да по старенькой, неизвестно кем снятой фотографии, которая, как дорогая реликвия, хранится в семье Ургаловых. На фотографии стоят около бронепоезда Газа и Гладилин в русских сапогах, в кожаных куртках, перепоясанных пулеметными лентами.