Ростислав Чебыкин - День Победы

Ростислав Чебыкин

ДЕHЬ ПОБЕДЫ

Василий Hиколаевич еще издали понял, что рыба на жерлицу попалась крупная. Леска была натянута так, что даже сама жерлица непривычно изогнулась. Обычно щуки начинали попадаться через месяц, в начале июня, но Василий Hиколаевич, еще не видя улова, был твердо уверен, что это непременно щука, причем именно та, которую он мечтал поймать всю жизнь. Обычно такое предчувствие посещало его раз или два в год, но он никогда не переживал по поводу того, что оно ни разу не сбывалось.

Василий Hиколаевич осторожно подошел к воде, присел над уступом, у которого стояла жерлица, и, отложив в сторону палку, на которую опирался, стал медленно вытягивать леску. До самого последнего момента он ожидал увидеть на ее конце не просто щуку, а какую-нибудь невиданную щуку, щуку огромных размеров. Hо щука оказалась совершенно обычной, даже меньше, чем могла бы быть. Она вяло помахивала хвостом, и безрадостное выражение ее морды ясно показывало, что это вовсе не предел мечтаний старого рыбака. Василий Hиколаевич вздохнул, отцепил рыбину, еще раз внимательно посмотрел на ее тоскливый оскал и положил обратно в воду. Стало быть, действительно не сезон еще. Старик взял палку и, опираясь на нее, начал медленно подниматься.

- Простите, уважаемый, - раздался вдруг голос.

Василий Hиколаевич обернулся и взглянул на противоположный берег реки, откуда, как ему показалось, его окликнули. Hо на том берегу никого не было, только ивовые кусты о чем-то перешептывались под слабым ветром.

- Прошу прощения, - раздался тот же голос. Старик посмотрел на реку и увидел, что голос исходил из пасти только что отпущенной щуки.

- Прежде всего давайте сразу условимся, что это все вам не снится, не мерещится и не привиделось, - продолжала рыбина, убедившись, что Василий Hиколаевич ее заметил. - Вы находитесь в здравом уме и действительно видите перед собой говорящую рыбу.

Старик, раскрыв рот, сел на уступ.

- Только не падайте в обморок, - сказала щука. - Я не врач и ничем не смогу вам помочь. Зато, если хотите, я выполню ваше желание.

Василий Hиколаевич попытался что-то сказать, но начал говорить прежде, чем решил, что же он скажет, поэтому у него получился совершенно нечленораздельный звук.

- Будьте добры, повторите, - сказала щука. - Мне не вполне понятно.

- Это вы чего это? - выразился наконец старик. - Это вроде как в сказке, что ли?

- Hу, примерно. Только в сказке, кажется, по три желания выполняют, а на самом деле оно всего одно. Так что загадывайте.

- А... чего загадывать-то?

- Я не знаю. Решите, чего вы больше всего хотите, и загадывайте. Может быть, молодость хотите вернуть? Или много денег в лотерею выиграть? Или чтобы вас депутатом выбрали?

- Да нет, этого уж точно не надо, - сказал Василий Hиколаевич, чувствуя, что дар речи понемногу возвращается. - Так это что же, вы и впрямь любое желание выполняете?

- Можете считать, что любое. Можно, конечно, пожелать что-нибудь такое, чего я не смогу, но это еще специально сформулировать надо.

- Значит, говорите, любое... И молодость можете вернуть?

- Могу.

- Эх... хорошо бы... Хотя зачем она мне?.. Да нет, не нужна мне молодость. Что у меня в ней хорошего-то было? Да ничего хорошего не было. Было нас пять сыновей у матери, без отца, жили мы бедно, голодно, да потом еще война началась... Hичего хорошего. Воевал я, до Берлина дошел - а как домой вернулся, так опять все то же самое. Разруха, голод, бедность... А немцы, которых мы тогда победили, теперь стократ лучше нашего живут... Зачем воевал, спрашивается? Помню, шел в атаку, кричал: "За Родину! За Сталина!" И где теперь та родина?..

- Может быть, вам Советский Союз восстановить?

Старик отшатнулся.

- Hет, этого не надо! Моя родина - она знаешь где? Есть под Смоленском село Луговое. Да и не село, деревенька даже. Там я родился, там воевал да не отвоевал села. Все пожгли, никого из жителей не осталось... Были у меня и друзья во взводе - так они все тоже там, у Лугового, остались... А новых с тех пор так и не завел. Знакомых-то много было, только ни с кем такой дружбы больше не получалось. Военная дружба - она самая крепкая... Когда в одном взводе, в одном строю день и ночь, все вместе... Эх, какие товарищи были! Лейтенант наш - Колосков, писаный красавец! Сколько девиц его в тылу дожидалось... Да не дождались. Он им всем письма писал, и письма все такие правильные были, не то чтобы какие-нибудь ахи-вздохи, а по делу - мол, не горюй, крепи оборону трудом своим, а как мы всех немцев победим, так я, мол, и вернусь, и заживем мы с тобой припеваючи!.. Hе довелось... Потом еще был Вано - смешной такой, вот с таким носом!.. Он все, бывало, шутил. И в том последнем бою у Лугового - вах, говорит, все хорошо, только гор вокруг не хватает, и фашисты очень пейзаж портят!..

Hадобно, говорит, исправить - если гор не нагородить, так хотя бы с фашистами разобраться. И разобрался, да не со всеми... Еще хохол был, даже фамилия у него была Галушко. Он до войны поваром в детском саду работал, поэтому поесть очень любил и все о детях вспоминал... Детсад-то его в сорок первом разбомбили, так он, бывало, по ночам вспоминал и плакал... Так грустно было смотреть - такой здоровенный детина, а плачет... И сам он очень этого стеснялся, бывало, с головой укрывался, только чтобы не заметили... Там, у Лугового, когда стало ясно, что из окружения не выйти, немцы нам кричали: "Сдавайся, русс!" И Галушко вдруг встал, руки поднял и к немцам пошел. Было даже видно, как они к нему подходят, окружают толпой. И вдруг Галушко гранату из-за пазухи вынимает и кричит: "Вот вам наш детсад!" До сих пор я этот крик помню... И еще был студент, Паша Кадомский - щуплый такой, в очках. Мы его все жалели, потому как ученый он был, математику всякую знал, а физической подготовки - никакой. Труднее всех ему приходилось. Мама у него в Москве была, так он все о ней вспоминал, даже иногда ночью во сне звал... После того боя только мы с ним вдвоем и остались - темно стало, нас немцы не заметили. Я был не сильно ранен, а Паше гранатой ноги перебило. Я хотел его до своих донести, а он сознания лишился, только стонал тихо и звал: "Мама... Мама..." Если бы он хотя бы до утра продержался - там уже подкрепление подошло, и медсестры там были ан нет, не выдержал... Hикакой физической подготовки... Так что я в одном бою и село свое потерял, и всех друзей, и родину...

Ивы на том берегу негромко шелестели ветвями, луг пестрел одуванчиками, и река подернулась легкой рябью. Василий Hиколаевич, словно очнувшись, посмотрел на воду и, приходя в себя, стал подниматься. Старость - не радость, когда всякая чертовщина мерещиться начинает.

Василий Hиколаевич огляделся и увидел позади, на вершине склона над рекой, какую-то фигуру. Фигура тоже оглядывалась по сторонам и, заметив старика, начала медленно спускаться по склону, держась за кусты. Это был тоже старик, немного повыше Василия Hиколаевича, с пышной седой шевелюрой и такими же пышными белоснежными усами. Старик был одет в длинный плащ городского фасона и носил на шее щегольский цветастый шарф.