Коллектив авторов Религия - Старинные рождественские рассказы русских писателей [сборник]

И вдруг — трах! — точно выстрел. Эхо гулко разнесло звук по лесу. Я чуть не кубарем выкатился из кибитки и бросился к почтальону.

— Савич, что это? Выстрел?

— Э, что вздумали! — смеясь, промолвил старик. — Морозко пошаливает, ходит да постукивает, слышите?

Стук повторился, но уже слабее. Луна поднималась все выше и выше. Она стала над нашими головами, осветив сероватую полосу дороги, по сторонам которой стенами высились деревья. Падая на землю, снежинки крутились в воздухе и сверкали синеватым огоньком бриллиантов. Хорошо, если бы только не страшно! Сколько звезд! Числа нет им в воздушном океане. Если бы подняться туда ввысь?

— У-у-у! — раздался вдруг протяжный вой вдали…

Куда улетели мои мечты!

— Савич, это волк? — прошептал я, дрожа.

— Ну, какой там волк?

В эту минуту лошадь фыркнула и хотела броситься. Савич удержал ее. Дрожа всем телом, она забила копытом о землю и пугливо начала озираться, прядая ушами.

— Чего ты, чего? — успокоительно произнес Савич, крепче привязывая лошадь к дереву.

Я уже не сомневался более насчет волка. Как нарочно, луна перешла за половину своего пути, и лесная дорога снова погрузилась в тень. Костер не разгорался. Он тух каждую минуту, и Савич то и дело разводил его. Вой не повторился.

— И чего вы не спите, барчук? — обратился ко мне старик. — Вылезли зачем-то? Простудитесь. Спите-ка лучше. Вишь, как глаза слипаются… пускаетесь только напрасно.

Мне действительно хотелось спать. Я побродил еще с минуту около костра, залез в кибитку, зарылся в сено, укрылся шубой — и приятная теплота охватила меня. Точно дома. Заледеневшие веки начали слипаться. Кругом было тихо. Я начал дремать и, вероятно, сладко уснул бы, но раздалось снова тревожное фырканье лошади. «Волки!» — и сна как не бывало. Я приподнялся и стал пугливо озираться по сторонам.

— Савич, волки опять… — произнес я.

— Ах, Господи! Да спите вы, — промолвил почтальон. — Ну где они? Во сне увидали?

Но лошадь выказывала явные признаки испуга. Не будь привязана, она непременно унеслась бы без оглядки. Разумеется, это — волки, и Савич не хочет только пугать меня. Луна совсем скрылась, мерцали одни звезды.

— Ах, Савич, гляди, гляди! — с ужасом воскликнул я, и мурашки пробежали по моему телу.

— Что такое?

— Гляди, гляди!

Я показал в темноту, где за стволом дерева виднелись точно две свечи.

— Это волк, Савич.

— Пустое! Да хоша бы и он? Нешто мы безо всего? Это-то на что? — заметил он, показывая на солдатский револьвер. — Как грохну, так куда тебе и волк! — храбро добавил он.

Но его слова мало успокаивали, и меня трясла лихорадка. Зубы выбивали дробь. Лошадь еще тревожнее зафыркала. Всполошился и Савич.

— Вот я его пугну, — промолвил он. — Струсили? Да чего вы трясетесь-то, барчук? Берите мою саблю, да стучите хорошенько по дереву.

Мы застучали и начали кричать. Но зверь не уходил. Он только менял места, сверкая глазами то здесь, то там. Прошло несколько времени, и к одной паре глаз прибавилась другая… еще и еще…

Мое воображение услужливо нарисовало уже целое кольцо голодных волков. Вот это кольцо постепенно стягивается, и мы делаемся жертвами. У меня замер дух, и волосы поднялись дыбом.

— Они съедят нас! — едва мог я прошептать Савичу.

— Так и дались! — ответил он. — Да я их и близко-то не допущу. Вот сейчас костер разведу хорошенько: брошу сена и зажгу. Только вот что, барчук, — решительно и строго промолвил он, — извольте лезть в кибитку. А то волкам кину! — закончил он шутливо.

Я понял, что, несмотря на шутку, требование было серьезно, и полез в повозку. Савичу между тем удалось развести ненадолго огонь. От брошенной охапки сена костер на мгновение вспыхнул ярким заревом. Лошадь шарахнулась в сторону.

— Ну чего ты, — остановил ее Савич, — твоих же врагов пугаю, чего ты?

Огонь сразу спугнул зверей. На некоторое время пропали блестевшие точки, но только на время. Затем они снова начали появляться то здесь, то там.

— Савич, опять они!

— A вот я их пугну! Да чего вы не спите, барчук? Спите!

— Как же спать, когда волки? — возразил я тихо.

— Не съедят! Не пущу! Да что вы поможете? Не осилить волка — все равно. Только больше муки. Усните лучше спокойнее. Я один слажу.

Но я не мог спать и с тревогой следил за Савичем. Он не терял бодрости и продолжал отгонять волков. Довольно часто бросал он сено в огонь, и всякий раз яркое зарево на некоторое время отгоняло зверей.

— Савич, да отчего ты не выстрелишь? — заметил я из кибитки.

— Зачем дразнить! Коли бы один — напугать можно. А то раздразнишь только. Огонь-то лучше. На огонь не пойдут, еще ближе подойдут, а не бросятся. Ишь они как!

Он бросил новый пучок сена, и блестящие точки опять удалились. Еще долго пришлось Савичу вести борьбу, но он достиг цели: все реже и реже показывались огоньки, все тише и тише становился вой.

Вот я прислушиваюсь внимательно, долго. Все тихо.

— Ушли, Савич?

— Вестимо, ушли. Нешто они не понимают, что с нами знаться-то не шутка? — отвечает Савич уже веселее и увереннее.

Все тихо. Но я еще не могу прийти в себя. А лес, как и раньше, выглядел мрачной, непроницаемой громадой. Вдоль дороги тянутся, как зубы крепостной стены, вершины деревьев. Звезды, похожие на бриллианты, вставленные в темную оправу небесного свода, начинают чуть-чуть бледнеть. Утро близко.

— Однако Яков долго не едет, — произнес я, когда Савич подошел к повозке.

— Далече!

— А что, если его съели волки?

— Ну вот, далось вам одно! А ведь и струсили же вы… а? Вот бы вам и елка… и мамы бы не увидали. Что, жалко было мамы-то?

— Жалко.

— Небось, и забыли о ней совсем… за себя дрожали… так ведь?

— Нет, не забыл… только…

Вдруг до моего слуха донесся протяжный металлический гул. Я остановился на полуфразе.

— Что это, Савич?

Он тоже прислушивался.

— Э, да ведь это благовест, барчук! — воскликнул он, снимая шапку и крестясь.

— Откуда?

— А из деревни. Тут недалече, за болотом деревенька. Болотница — так и прозывается. Это к заутрене, барчук. Рождество настало… А вы еще боялись. Нешто Господь допустит христианской душе погибнуть под Рождество!

Я снял шапку и перекрестился. Гул сначала был редкий, раздельный, но потом перешел в сплошной.

— Отчего же Яков в Болотницу не поехал, если она так близко? — обратился я к Савичу.

— Проезду нет. А вот что, барчук, давайте-ка петь святую молитву. Это будет лучше.

И мы запели «Рождество Твое, Христе Боже наш…».

Мы пропели три раза, когда Савич вдруг воскликнул, хватаясь за карман:

— Ахти, да ведь у меня никак свечка с собой есть! — Он ощупал и добавил: — Так и есть. Постойте, барчук, зажгу я ее перед Христом. Ничего, что нет иконы. Бог-то с небеси видит. Этакий же случай вышел, — продолжал он, — и не думал, что придется так, в лесу, Рождество встречать!