Коллектив авторов Религия - Новогодние и другие зимние рассказы русских писателей

— Поедем, Маша; дорогой головная боль пройдет; увидишь, как будет весело, — просила мать, но Маша противилась и в конце концов настояла на своем и осталась дома.

Большой возок, с обитыми медвежьим мехом дверками, запряженный тройкой сытых больших лошадей в русской сбруе, обильно усаженной медными бляхами, подъехал к крыльцу деревенского дома Ивлевых.

— Едем! Смотрите, скоро четыре часа, — торопила всех Зина, перебегая от матери к брату и отцу.

— Постой, вот, право, шустрая; успеешь еще натанцеваться; дай, вот, шлем хорошенько прикрепить, — говорил отец, надевая на голову какую-то громадную каску с торчавшими вверх страусовыми перьями, пожертвованными женой и дочерьми от старых своих шляп.

Наконец все собрались в зале. Няня, вынянчившая на руках еще Бориса, дряхлая старушка, тоже вышла из своей каморки. Увидя всех в необыкновенных нарядах, она укоризненно покачала головой.

— Ох-хо-хо… не к добру надеваете на себя срамотные одежды, — шамкала она, переводя свои слезливые глаза с одного замаскированного на другого, — право, не к добру; виданное ли дело, чтобы христианская душа, да так поганилась…

— Будет тебе каркать, старая, — остановил Борис, подходя к ней, причем многочисленные бубенчики, бывшие на его шутовском костюме, издали громкий безалаберный звук.

— Да право, батюшка, в прежнее-то время разве то бывало… И-и-и… соберутся барышни, начнут топить воск, гадать… в зеркало смотрели суженых… вот что, а не то что христианскую душу в сатанинские одежды одевать. — Старушка перевела свои подслеповатые глаза на Машу, тоже пришедшую в залу посмотреть, как выглядят замаскированные домашние.

— Вот Маничка — умница… не захотела свое девичье тело поганить… Господь ей за то и счастье пошлет… да… возьми зеркало, зажги две свечи воску ярого и сядь. «Суженый, суженый, посмотри на меня», — проговори и жди, не спускай только глаз с зеркала, вот он и явится… — говорила няня.

— Будто, явится? — рассеянно спросила оставшаяся дома старшая дочь.

— Явится! Как ему к такой красавице не явиться, — уверенно подтвердила старушка, любовно глядя на молодую девушку.

— Ну, едем… Господи! Я думаю, нашим сборам не будет конца, — снова заторопила Зина.

Укутавшись в теплые шубы, семейство Ивлевых вышло на крыльцо, и один за другим скрылись в громадном теплом крепком возке.

— Трогай! — глухо раздалось изнутри.

Полозья заскрипели по снегу, колокольчики и бубенчики начали работать. Выехав шагом со двора усадьбы, возок повернул налево, по едва видневшейся в зимних сумерках дороге, по направлению к Иваницким.

— И ты правду говоришь, что можно увидеть суженого в зеркале? — спросила няню не поехавшая с другими Марья Ивановна Ивлева, когда звук колокольчика отъезжавшего возка замер в отдалении.

— И-и, матушка, а то как же… покойная, Царство ей Небесное, Анна Павловна как наяву увидела своего мужа; после уж рассказывала: «Как зашумит, — говорит, — у меня в ушах… в глазах какие-то круги закружились… а потом в зеркале тройка серых; в санях сидит военный — гусар, и будто кони сбились с дороги и подвезли его к нам в дом… сам красавец из красавцев… военный…» да… — Старушка утерла бывшим в руках черным платком свои морщинистые губы. — И что ж бы ты думала, Маня! ведь все вышло, как она говорила; только, помню, отслужили молебен… ведь у покойных-то всегда на Новый год священники обедали… а кура, а кура на дворе поднялась — зги Божьей не видать… да, сидят, это, господа в гостиной… чу… как бы колокольчик раздался на дворе… я сейчас в залу с покойной Анной Павловной… глядь, тройка серых… «Он», — чуть слышно проговорила она… и всправду, вошел гусар… уж был бы тебе красавец… из красавцев красавец, и говорит, что ехал домой из полка; поднялась метель, он сбился с пути-дороги — вот и приехал…

— Что же после было? — спросила Марья Ивановна, глаза которой начали блестеть более обыкновенного.

— Что ж потом… известно, еще до масленой свадьбу сыграли… вот что.

— Знаешь, ведь и я осталась потому, что хочу увидеть в зеркале суженого, — таинственно передала няне молодая девушка.

— Ну что ж; это дело хорошее… только… ведь Анна Павловна, Царство ей Небесное, смотрела в зеркало в бане…

— Ну и я буду смотреть в бане, няня, — оживленно проговорила Марья Ивановна.

— В бане… но баня-то не топлена… ты и забыла… теперь там хоть волков морозь.

— Вот пустяки! Долго разве приказать истопить… няня, я прикажу…

— Ну, как знаешь, моя красавица, как знаешь. — Няня потопталась на одном месте и затем поплелась в свою каморку.

Марья Ивановна распорядилась, чтобы сейчас же протопили хорошенько баню. Она с нетерпением ожидала той минуты, когда ей представится возможность узнать свое будущее, узнать — кто будет ее мужем.

Время тянулось безобразно медленно. То и дело молодая девушка приходила в столовую смотреть на старинные часы; но время от этого все-таки не двигалось быстрее.

Марья Ивановна находилась в возбужденном состоянии. Ее сжигало и нетерпение поскорее узнать свое будущее, чтобы это страшное время, когда она — одна, в бане — будет сидеть перед зеркалом и с замиранием сердца ожидать своего суженого, поскорее наступило, и вместе с тем ее разбирал страх приближения этого необыкновенного момента.

Марья Ивановна хотя и училась в гимназии, хотя ей и говорили, что все чудесное — миф, все-таки она не могла совершенно отрешиться от веры в страшного, тем более когда ее няня, вынянчившая на руках всех их, так уверенно говорит, няня, от которой еще никто и никогда не слыхал слова лжи. Как же ей не верить, если она так положительно уверяет, что покойная тетушка Марьи Ивановны, тетя Анюта, видела в зеркале своего суженого и потом на другое утро рассказала об этом видении всем; что это видение так же точно подтвердилось все от начала до конца… Как было ей не поверить и устоять против такого соблазна?

Часы в столовой пробили или, правильнее, прошипели с большим промежутком восемь. Сидевшая одиноко за чайным столом молодая девушка нервно вздрогнула. Время близилось. Еще два-три часа — и она должна одна, без провожатых, отправиться в баню, выстроенную на краю огромного запущенного деревенского сада, занесенного в это зимнее время глубоким снегом.

Марья Ивановна вздрогнула. На минуту решимость узнать будущее поколебалась; но только на минуту.

«Трусиха, — мысленно обозвала она себя, мешая ложечкой стакан чая, — не боится же Савелий сидеть теперь в бане и топить печь… почему же мне должно быть страшно?» — проносилось в ее головке, раздраженной предстоящим сеансом.

«Пустяки… это так… просто шалость», — хотела она уверить себя; но, несмотря на эти рассуждения, Марья Ивановна невольно ощущала озноб, как только начинала думать об гаданье, не думать же она — не могла.