Поль Виола - Мраморное поместье [Русский оккультный роман. Том XIII]

— Мое убеждение, — ответил он, как-то нерешительно выговаривая слова, с глазами, устремленными в одну точку, — что вопрос этот всегда будет стоять за границей нашего познания по той причине, что составляет предмет аналитической мысли. Анализ же для решения метафизических проблем есть орудие ума, совершенно недостаточное, так как его задача судить о причине или о ряде их по имеющемуся результату; но, так как разные причины могут дать одинаковые результаты, то никогда нельзя утверждать, что находишь истинную.

Но бывают в жизни моменты, — прибавил он после некоторой паузы с каким-то мучительным выражением в лице, — такие моменты, когда человек разрешает этот вопрос с непреклонной уверенностью, силой одного лишь внутреннего убеждения и помимо всякого участия разума…

Я думал, что услышу, наконец, то, что терзало его душу, но он не захотел продолжать и больше не сказал ничего…

Стентор подошел к нему и начал ласкаться. Анатолий долго гладил его, задумчиво глядя в умные глаза зверя. Таким образом он проводит иногда часы; дворецкий говорит, что это была любимая собака Марии.

17 октября.

Что все это означает, не могу понять! Преступление или помешательство? Или, быть может, и то, и другое вместе? Я осторожно расспросил дворецкого: действительно, здесь была какая-то барышня Аглая; но зачем же все-таки ему ходить на это болото? Однако, запишу все по порядку. Сегодня я отправился гулять в лес. День клонился к вечеру. Лесная тропинка вела меня параллельно другой большой дороге, замыкавшей опушку леса. Оба пути сближались постепенно и наконец сошлись; я достиг опушки, за которой предо мной было большое болото или, вернее, полужидкая топь с незначительной растительностью и редкими полуобнаженными тощими березками на кочках. Кругом виднелись леса. Здесь, совершенно неожиданно, я увидел Анатолия. Он стоял на конце какого-то длинного бревна, повисшего над топью и перелегавшего через дорогу. Другой конец был, очевидно, для равновесия подсунут под мощно выгнувшийся корень огромной сосны, выросшей у самой дороги. Устроивши себе таким образом точку опоры над мрачной тиной, Анатолий предавался непонятному для меня делу. С большими усилиями, налегая всем телом, он глубоко вонзал в тину длинный багор с железным крюком на конце и с еще большим трудом вытаскивал его обратно.

Я уже собирался его окликнуть, когда заметил на конце только что вытащенного им багра какой-то предмет, показавшийся мне сперва куском кожи. Но, присмотревшись, я с удивлением и ужасом узнал в нем форму небольшого дамского саквояжа.

Он весь разошелся по швам и сплюснулся, но все-таки не оставалось сомнений, что это был когда то саквояж.

— Анатолий, что ты делаешь? — закричал я в тот момент, когда он снова вонзил багор, отбросив зацепленный крюком предмет.

— Я ищу ее, — отвечал он сдавленным голосом.

— Кого? Что ты говоришь?!

— Аглаю…

Я стоял пораженный, с застывшим вопросом на губах, когда он вдруг отбросил багор и подошел ко мне. Он смотрел на меня в упор холодным взглядом какого-то стального безумия в глазах.

«Сумасшедший», — мелькнуло у меня, когда он заговорил тем же сдавленным голосом, с усилием и перерывами выговаривая слова.

— Я убил ее здесь вот… и бросил в окно, в болото… но все-таки я хотел бы найти ее, чтобы знать, что она умерла… что не она меня мучает с тех пор, как Марии нет. А впрочем, — прибавил он голосом, более похожим на обыкновенный и как-то безнадежно махнув рукой, — тело уже разложилось, а душу я не найду, она там…

Он указал рукой на лес, и в то же время безумное выражение растаяло в его глазах, скорбных и усталых. Быстрым шагом он пошел к дому лесной тропинкой. Я понял, что кризис миновал. По дороге на все вопросы он долго не отвечал и, наконец, произнес усталым голосом: «Потом…» Я был так взволнован, что не мог разобраться во всем этом. Только теперь, записавши все происшедшее, начинаю приходить в себя. Неужели Анатолий совершил убийство? Все это можно было бы объяснить его расстроенным воображением, но тогда откуда же в болоте саквояж? Ужас охватывает меня, когда я подумаю, что передо мной не только убийца, но вместе с тем жалкий маньяк, быстрыми шагами подвигающийся к состоянию полного безумия. Подожду еще три дня: если ему не станет лучше, то нужно будет известить его отца телеграммой. Боюсь, что-то страшное во всем этом, какой-то ужасный узел, быть может, распутывается и откроет что-то отвратительное! Я решил ничего не говорить отцу про случай в лесу. Если здесь и было преступление, то я не считаю себя вправе выдать тайну Анатолия.

18 октября.

У него сегодня страшный вид: глаза провалились, лицо осунулось, не говорит ни слова. Дворецкий хочет послать за доктором, но я вижу, что доктор здесь совершенно не нужен. С утра в лесу идет облава, как оказывается по словам дворецкого, не первая уже. Волчица неуязвима, по его представлениям. Анатолий весь день просидел на веранде, прислушиваясь к крикам загонщиков и ожесточенному лаю собак. Когда все кончилось, пришел лесник и робко доложил, что волчицу не удалось и видеть. Анатолий в раздумье поник и просидел так часа два. Наконец, мне стало жутко от этого молчания; я начал убеждать его, говорил долго, советуя ему встряхнуться, и, доказывая вред для него от пребывания здесь, предложил уехать куда-нибудь.

— Нет, — ответил он тихо, — здесь я все оставил, здесь и умру…

Прошло не более пяти секунд молчания, когда вдруг в лесу раздался этот отвратительный протяжный вой. В лице Анатолия опять явилось знакомое выражение ужаса; он быстро встал и ушел в свой кабинет. Что это за ужасное совпадение его слов «здесь и умру» с этим зловещим воем! Он сойдет с ума и от мысли о преступлении, и от суеверного ужаса перед этим зверем. Одно для меня ясно: между его женой, какой-то Аглаей и им произошла драма, которой я не знаю. Какая-то тайна!..

Здесь обрывается мой дневник. Наступившая затем фатальная развязка так ошеломляюще повлияла на меня, что было не до дневника. Поэтому о последних двух днях пребывания в доме Бич-Каргановых я расскажу по воспоминаниям, неизгладимо запечатлевшимся в памяти. Эти два дня прошли, как кошмар. В лесах без перерыва шла облава, то приближавшаяся почти к самому парку, то замиравшая в отдалении. В конце концов, это была какая-то погоня за зловещим призраком. Анатолий все время просидел на веранде с жалким видом маньяка; он почти не принимал пищи. Отцу была послана телеграмма. Нервы мои тоже болезненно расшатались и ныли. Мне казалась тогда необъяснимой невозможность найти волчицу. Хотя и теперь многое кажется мне загадочным, но это обстоятельство менее других. Кругом было столько лесов, что она могла скрыться. Не буду сообщать всего того, что передумал я за эти дни: сами факты гораздо интереснее.