Поль Виола - Мраморное поместье [Русский оккультный роман. Том XIII]

Впрочем, к чему эта полемика? Я уже говорил, что тысячи мыслей осаждают меня, когда вспоминаю Мару, потому что область, отвергнутая наукой, — необъятна, а главное, она бесконечно важна, так как только она и ничто более способна разрешить все высшие проблемы человеческого духа, в сравнении с которыми то, что разрабатывает современная наука, есть лишь тлен и суета сует.

Одно еще я скажу только потому, что так много погребальных колесниц в мае. Я скажу вам: зачем вы гроб убираете цветами? Зачем? Зачем провожаете вы смертные останки, это простое смешение химических тел? зачем не поручаете вы убрать это тело, не зароете его куда попало? Зачем строите склепы, ставите кресты, ограды и целые монументы? Зачем эти медленные, торжественные процессии? зачем это последнее целование? Зачем надгробные песнопенья, над созданием которых работали и работают лучшие художники? И, наконец, зачем говорите вы эти речи над трупами и обращаетесь к мертвецам, называя их по имени, точно они могут вас услышать? Зачем, раз в бессмертную душу вы не веруете, зачем эта недостойная комедия? Не потому ли, что кто-то другой в вас, вопреки доводам вашего слабого рассудка, успел испокон веков нашептать великую истину и, объятые торжественностью минуты, вы хоть на время слышите в себе голос столетий и потому говорите так, как надо говорить, и думаете так, как надо думать?

Впрочем, прочтите сперва о том, что мне пришлось видеть, и тогда судите, кто из нас прав.

В тот день, когда ко мне постучалась некая, как потом оказалось, Федора, я был недавно назначенным земским врачом в местечке М.

Была весна, и, хотя местечко М. не отличалось чистотой, но при моем жилище оказалось несколько кустов сирени, и возможность подышать их ароматом за стаканом чая, сидя на веранде, тем более соблазняла меня, что, несмотря на раннее время, я уже успел вернуться домой после одного изрядно утомительного визита.

Вот почему вид довольно жалкого кабриолета за окном и стук в дверь не доставили мне особого удовольствия.

Вошедшая худощавая, плоская женщина лет за сорок несколько поразила меня своей наружностью. Глаза ее, не то серые, не то зеленые, смотрели, не мигая и как будто не видя, не на меня, а куда-то мимо; на подбородке торчали редкие, жесткие волосы.

— Откуда ты?

— Из «Мраморного», — голос ее звучал по-мужски и притом хрипло. — Дохтура треба…

В ту пору я еще ничего не знал о «Мраморном».

— Далеко это?

— Так што верстов семь будэ.

— Что это село «Мраморное»?

— Ни, помещицкэ. — Федора почему-то широко улыбнулась, показывая крепкие, желтоватые зубы. Казалось, она улыбалась посторонним мыслям, и улыбка на время застывала наподобие маски на ее лице.

— Хорошо, подожди.

Я задал Федоре еще несколько необходимых вопросов. Выяснилось, что меня приглашают потому, что барышня кашляет.

Мы поехали. Дорогой я старался узнать все, что могло меня интересовать в этом случае. Что такое «Мраморное поместье» и кто его обитатели? Добыть сведения у Федоры было нелегко. Отвечала она сбивчиво, нескладно, часто совершенно не понимала спрашиваемого, к тому же была глуховата, и нередко в ответ на мои вопросы текла ее речь к лошади, столь же немногосложная, но выразительная.

Федора усердно стегала каштановую кобылку, причем каждый раз удивленно хмыкала.

— Гм… ледача… жрет добрэ, хвороба, а нэякой в нэй сылы нэма. Гэтть! Гэтть! Гладуха! — выкрикивала она гортанным басом.

Мне удалось узнать, что обитатели «Мраморного поместья», Багдасаровы, вдова с дочерью, когда-то были богаты, муж был «енерал», а теперь обеднели и жили на маленьком хуторе десятин в 40, причем единственной их прислугой была Федора, совмещавшая в себе должности кухарки, горничной, дворника и кучера.

Больше ничего из Федоры выжать не удавалось, почему я решил молча наслаждаться весенним днем. Дорога по мере приближения к «Мраморному» становилась и лесистее, и волнистее; на лесных болотах цвели пышные желтые ирисы и какой-то белый пушок; слышалось молодцеватое щелканье дроздов и кукованье кукушек. Когда мы проезжали селом, то даже бедные хатенки полещуков показались мне нарядными, по крайней мере там, где цвели яблони и вишни, слышалось жужжанье пчел, как какая-то детски радостная болтовня.

В двух верстах от села показалась какая-то старая не то башня, не то колокольня с капличкой. Она стояла среди могил и цветущих вишен, на пригорке, против огромной лесной топи. Место было глухое, кругом леса. Я узнал впоследствии, что когда-то это было семейное кладбище помещика, теперь же земля сдана в аренду, и место считалось нечистым.

На высоком бронзовом кресте сидел ворон. Я с любопытством рассматривал его, потому что это не была обыкновенная галка, а настоящий ворон — птица довольно редкая, величиной гораздо больше галки, почти с утку.

Когда мы поравнялись, Федора, ни разу не взглянувшая по сторонам, вскинула глазами на башню, даже, как мне показалось, именно на ворона, и несколько раз перекрестилась. Вслед нам раздалось очень низкое, как бы грудное карканье птицы, ворвавшееся некоторым диссонансом в музыку весеннего дня.

— Знов кавкае… — проворчала Федора, и в первый раз на ее почти бессмысленном лице я мог ясно прочесть чувство злобы и, кажется, страха.

— И на що ему кавкаты, хиба що знов на гуску?

Упоминание о какой-то гуске рассмешило меня, но я уже по опыту знал, что расспрашивать Федору утомительно, а потому промолчал.

В «Мраморном» с первого взгляда ничто не привлекло моего внимания. Проезжая дорога осталась влево, уходя в лес, мы же свернули направо и подъезжали к дому старым, довольно запущенным парком. Кажется, на границе он сливался с лесом.

Предо мной был обширный и несколько причудливый, как все старые помещичьи постройки, барский дом, но нигде никаких следов мрамора. Зато упоительно со всех сторон пахло сиренью.

Меня приняли в гостиной, обстановка которой красноречиво свидетельствовала как о былой роскоши, так и о настоящей бедности.

Вдова Багдасарова, высокая, полная женщина лет под 50, по-видимому, для встречи была одета в старомодное, но довольно богатое платье из черного шелка с кружевной шалью на плечах. Кроме того, я сразу мог заметить, что она сильно набелена, черные брови наведены карандашом и волосы накрашены.

— Милости просим, пожалуйте! рады новому гостю. Что ж это вы? молодой человек, а общества не любите? — говорила госпожа Багдасарова немного нараспев. — Я уж давно слышала, что нового доктора назначили, да и говорю Марочке: «Вот это человек молодой, кавалер, будет нас с тобой навешать, тебе веселее станет». А она у меня, знаете, с причудами. Гостей не любит. Только из помещиков заглянет кто-нибудь, с охоты заедут или так, с визитом, а я к ней: «Скорей одевайся, — говорю, — женихи приехали…»