П Корсунский - Счастливый уголок [Совр. орф.]

И тут помог старик Оберлин, а — вернее сказать — добрая слава, которая пошла о его приходе.

Сын пастора, Гейнрих Оберлин, отправлял свою службу в солдатах. Привели его полк в одну местность — Сен-Моран, где была ленточная фабрика господина Леграна. Легран этот славился во всем округе, как очень образованный и сердечный человек: рабочих он не только не обижал, но еще входил во все их нужды; и его любили. Завел он и школу, в которой нередко сам учил детей, пока родители их занимались у него на фабрике; и учил прекрасно. Гейнрих полюбопытствовал заглянуть в его школу. Легран разговорился с ним; услыхал его рассказы о делах старика Оберлина, и немедленно решился посетить достойного пастора.

Приехал Легран в Лесной Ручей. Старик принял его как нельзя радушнее. Гость не мог надивиться тому, что видел; не мог налюбоваться и братскому житью долины… И так ему все в ней понравилось, что он вскоре (1812 г.) перенес сюда свое дело, и сам переехал на житье со всей семьей.

Переселение его было новою благодатью для долины. Не только явилась возможность новых заработков у редкого хозяина, и к тому же — опять при работе по домам, в своей семье (Легран раздавал работу на руки); но еще Легран и домашние его стали лучшими друзьями Оберлина, горячими пособниками во всех затеях доброго старика.

А помощь как раз понадобилась. Перебрался Легран в долину в год страшного неурожая. Другой, еще худший, неурожай случился пять лет спустя, в 1817-м году. В промежуток между этими неурожаями долину два раза опустошали враги. В то время шли тяжкие войны с Наполеоном, с тем самым Наполеоном, который в 1812 году вторгался в Россию. Года через два русские с пруссаками и австрийцами в свою очередь вторглись во Францию.

Впрочем тут Оберлину помогала не только семья Легран. Со всех сторон друзья и почитатели старика посылали в его распоряжение деньги, припасы, хлеб, платье…

Тяжелые годы удалось пережить без крайности… и, когда они миновали, долина расцвела краше прежнего.

«Если кто захочет на примере увидать — чего можно достигнуть при разумных, сердечных, настойчивых трудах на пользу хозяйства и человечества» — рассказывал один путешественник королевскому Обществу Сельского Хозяйства в Париже — «поезжайте в Каменистую долину. Несмотря на неурожаи, которые посетили ее в 1812, 1816, 1817 годах, нет селения во Франции, даже среди самых цветущих селений ее, где бы общественная жизнь достигла такого процветания, как в этой долине. Ее история для всех — великое поучение!».

ак Оберлин хлопотал о достатке своих прихожан; так вывел он их из уныния, научил общими силами домогаться хозяйственного благополучия…

Но помнил Оберлин, что люди не вечны.

— Должен я совершить дело свое пока не наступил вечер — говаривал он, состарившись, словами Христа (Ев. от Иоанна, гл. 9; ст. 4).

Знал добрый старик, что тот еще не окреп, кто ходит опираясь на чужую силу, как хромой на костыль; знал, что прихожане его прочно станут на ноги только тогда, когда научатся обходиться и без него; когда научатся опираться на собственный ум, когда в них укоренится добрая воля, укоренится привычка к незлобию, согласию, братолюбию.

К просвещению первый шаг — школа; затем чтение, размышление, обмен мыслей между людьми, чтобы один от другого поучаться мог.

Потому о школах Оберлин заботился не меньше Штубера. Он понимал, что по мере того, как оправлялась долина, хорошие школы становились для нее все нужнее и нужнее. Хозяйство, торговля расцвели; жители долины не ковыряли землю кое-как по старине, а улучшали землю; сеяли и сажали самые разнообразные растения: зерновой хлеб, картофель, лен, коноплю, клевер, другие травы; разводили для себя и на продажу самые лучшие овощи, плоды; держали скот на стойле; работали по укреплению склонов, по устройству канав, строились, проводили дороги, мосты: ремеслами занимались: в городе бывали беспрестанно: горожане и к ним ездили то и дело, обо всем с ними в разговор вступали. И в семейных и в мирских делах стыдно стало прихожанам Оберлина ходить в темноте. Научившись раз различать добро от зла, после долгих поучений в истинах христианских, стыдно им было не вникать в нужды односельчан, плохо заниматься детьми.

Привыкли они в час отдыха в семейном и приятельском кругу беседовать о том, как живется на свете, какими путями улучшается жизнь. И о податях, и о всякой общей затее хотели они иметь ясное понятие, следить за счетами, блюсти свои права, свои обязанности.

На все это нужна не только грамота, нужно читать, размышлять, знать где, как за себя постоять; нужно кроме того говорить так, чтобы все тебя понимали; не тем неуклюжим говором, которым когда-то кое-как обходились в незатейливом обиходе долины. Стали с людьми жить, так и читать, говорить, писать надо на общем — французском или немецком — языке, на которых и всякие книги, и газеты есть.

Когда Оберлин переехал в «Лесной Ручей», соседний помещик, видя в каком жалком домишке придется жить пастору, предложил построить ему новый.

— Тогда только переберусь в лучшее жилье, — отвечал пастор — когда хорошо устроятся все школы по деревням.

И обратился он к прихожанам:

— Порадейте, братцы, о собственных детях!.. Училища должны быть просторны, светлы, теплы; должна соблюдаться в них всяческая чистота. Пожертвуйте кто сколько может…

Было это еще в самом начале его пасторства (1768 г.), когда его не знали, считали пустым затейником.

— Что он, в своем ли уме? Из чего нам давать? Ну его и со школой! Поучатся ребята и в хижинах — заговорил народ.

Так ничего и не дали.

Стал Оберлин на стороне у добрых людей на постройку деньги собирать. И тут не угодил:

— Построит большой дом, высокие комнаты… Хорошо!.. — говорят опять: — А кто эти хоромы отоплять будет? Кто поправлять должен?.. Опять на наш карман зубы точить начнет!.. Нельзя!.. Не позволим строить!..

Наконец одну школу допустили строить, взяв с пастора подписку, что он тридцать лет исправлять здание будет на церковный счет или на сторонние пожертвования, как знает, но от обывателей долины за все время не потребует ни денег, ни работ для поправки строения.

Не оробел Оберлин, начал стройку, и — спасибо добрым людям — довел ее до конца. Больше всех помог Штубер.

Едва прошло пять лет, уже стала другая деревня сама просить:

— Помоги, батюшка, и нам школу построить!

А между собою сбор на стройку начали, и, конечно, никакой расписки не потребовали.