Петр Ф-ъ - Колечко

Стало быть, как речь идет у нас теперь не о клевете, этой ужасной геенне, а просто о самом обыкновенном варении зелья, то я прошу читателя припомнить волчью долину Фрейшица; пожалуй, ночь с музыкой бессмертного Вебера, и перенести все это в описываемый кабинет; вместо Каспара поставить Братшписа, а вместо Макса — Щекалкина.

Когда дело было слажено и чудесное зелье готово, то Братшпис разлил его в два сосуда, и, посмотрев на трепещущего Щекалкнна, сказал ему: «Вот это для любезного Хомкина, а это для его упрямой дочки».

В это самое время в соседней комнате раздался громкий хохот, смешанный с криком, и вместе с тем послышались шаги убегающего человека. Братшпис опрометью бросился из кабинета, далее в прихожую… никого не было, дверь на лестницу настежь, но ни малейшего следа убежавшего. В досаде Адам Адамович возвратился в свою комнату, и Щекалкин, у которого все перепуталось в голове, уверял его, что все это им показалось.

— А дверь-то?

— Верно, я худо запер, так и растворилась.

Братшпис хотел успокоиться чем-нибудь, и, как утопающий хватается за соломинку, так и он рад был поверить словам Щекалкнна, чтобы только иметь право не думать о случившемся.

Было два часа за полдень. Погода чудесная. На Невском проспекте тьма гуляющих. Пестро до невероятности; дамские шляпки, белые и черные султаны офицеров, разноцветные капоты, салопы, сюртуки, жилеты, голубые, серые, желтые, черные и зеленые глаза, бледные и розовые щеки, красные и синие губы, белые, желтые и пунцовые носы — все это толкается, мешается, путается, то появится, то исчезнет! Чудо, не гулянье! Веселье да и только! Записные франты строят ужасные гримасы, чтобы только удачно удержать защемленный у глаза лорнет, употребляя руки для управления толстой палкой, увенчанной богатым набалдашником. Другие, тоже франты первого разряда, выходят от Доминика и чистят себе зубы перышком, чтобы тем дать уразуметь публике, что они изволили позавтракать. По справке же иногда оказывается, что они читали у Доминика газеты, предпочитая это занятие завтраку, как полезнейшее и дешевейшее. Третьи громко трубят о приглашениях на сегодняшний вечер; им трудно везде поспеть: «On se les arrache!» [4] Здесь: их зазывают наперебой ( фр .). Четвертые, седовласые Ловласы, по старой привычке делают глазки хорошеньким личикам. Пятые… но ведь не перечтешь всех франтов, гуляющих по Невскому проспекту. Дамы бросают попеременно то жестокие, то равнодушные, то нежные взгляды направо и налево. Все ходят, толкаются и все говорят, что гуляют для здоровья! Если после этого в большом свете случаются болезни, то уже, конечно, не от недостатка движения. Велико дело безделье! Было время, и я гулял по Невскому, и я в свою очередь платил дань моде и щегольскому обычаю века; но теперь прощай, Невский проспект, прощайте, миленькие дамские ножки, прощайте, прощайте, палки, парасоли, лорнеты, модники, прощайте, пестрые магазины, прощай, бессмертный Доминик — нам стал не под лета Невский проспект и вы, его очаровательные спутники.

В одной из Морских есть барский дом старинной дедовской архитектуры. Он так важно и пасмурно глядит на улицу, что, проходя мимо, всякий наверно догадается, что в нем обитает какая-нибудь старушка Екатерининских времен. Так точно — это дом княгини В., той самой старой барыни, к которой отдана наша Аннушка. Блестящий экипаж княгини у подъезда; швейцар выполз из своей норы и греется на солнце; все в ожидании, что ее сиятельство сейчас поедет со двора; кучер окончательно поправляется на козлах; швейцар поглядывает на дверь; одни лошади, вышколенные до последней аккуратности, стоят как вкопанные, не мигнут. В этот торжественный момент ожидания какой-то молодой человек, хорошо одетый, стремглав летел пешком по тротуарам, и, поравнявшись с домом княгини, так живо поворотил прямо к ее подъезду, что чуть не сшиб с ног швейцара. Крайне разобиженный привратник грубо спросил незнакомца: кого ему нужно?

— Княгиню В.

— Ее сиятельство изволит сейчас ехать со двора.

— Ну, так Анну Ивановну Хомкину.

— Какую Хомкину, компаньонку, что ли?

— Да, да, доложи поскорее.

— Нельзя доложить, и компаньонка едет с княгиней.

— Мне, братец, очень нужно.

— Нельзя доложить, — твердо произнес швейцар и стал в дверях с ясным намерением загородить пришельцу дорогу. Он с убийственною флегмою вынул из кармана табакерку, и, прищелкнув пальцами, начал нюхать табак с спокойным видом человека решительного. Григорий Александрович Бонов (это он осмелился подойти к дому княгини) с тщетным нетерпением вопрошал швейцара; тот прехладнокровно отвечал ему: «Нельзя, помилуйте, нельзя». Во время этих переговоров послышались на лестнице шаги. Все засуетилось. Швейцар крикнул кучеру, что идут, а сам отворил обе половины двери. Ливрейный лакей показался в сенях и громко скомандовал: «Откладывать, княгиня не поедет». Бонов, слышавший это, принялся решительно штурмовать швейцара, так что тот наконец принужден был послать наверх доложить компаньонке, что ее двоюродный братец желает ее видеть.

Княгиня по временам страдала мигренью, и в то время, как пришли доложить, что Анну Ивановну кто-то спрашивает, Аннушка усердно хлопотала около развалившейся на диване старухи, потирая ей виски каким-то спиртом.

— Ma chere [5] Моя дорогая ( фр. ). , потри мне лоб, вот так. Ах, какая несносная боль, — ворчала старуха.

— Вам жарко, княгиня, не отворить ли форточку?

— Что ты, матушка, уморить меня, что ли, хочешь; простудиться недолго. Ах, какая ужасная боль, в глазах темнеет. Кто там к тебе пришел?

— Не знаю, княгиня, ко мне никто не ходит.

— Варя, поди спроси: кто там?

Варя пошла и тотчас возвратилась с ответом.

— Двоюродный братец Анны Ивановны, г. Бонов.

Аннушка вздрогнула. Старуха, занятая своею болью, не приметила этого движения.

— Какой такой Бонов? — продолжала она. — Ах, право, хоть кричи.

— Это двоюродный брат мой, которого я давно не видала и даже не знала, что он приехал.

— А откуда же он приехал?

Аннушка, помедлив несколько, отвечала довольно невнятно: из Казани.

— Откуда? Что?

— Из Казани, княгиня.

— Варя, скажи, чтоб в гостиную просили, чтоб подождал там. Страсти господни, что за боль. Аннушка, дай мне понюхать соли. Он там в Казани и служит, твой братец?

— Я… право… не знаю, где он служит, княгиня.

— А что, он из дворян?

— Да-с… он дворянин.

— Богат?

— Нет, княгиня, он почти ничего не имеет.

— Молод, или пожилой?

— Молод, молод, очень молод!

— А собой каков?

— Очень… кажется… помнится, недурен.

— Ну, ступай к нему. Варя, позови Сашу и Настю. Ступай, Аннушка.

Аннушка поспешно пробежала бесчисленный ряд великолепных комнат, и наконец вышла в большую гостиную, в которой взад и вперед с нетерпением расхаживал Григорий Александрович. Увидя его, Аннушка покраснела и пошла медленнее; он, напротив того, ускорил шаги, и, приближаясь к ней, сказал: