Александр Кондратьев - Сны [Романы, повесть, рассказы]

Обложка к первому сборнику рассказов А. А. Кондратьева «Белый Козел» работы С. Панова (1908).

Действие романа начинается летом — летом же и заканчивается. Природа, люди и нечисть совершают путь вслед за Солнцем — Посолонь, поставлены автором в зависимость от солнцеворота. В первой сцене происходит то же, что и в последней: превращение утопленницы в русалку. Эту закольцованную композицию можно описать словами Андрея Белого, сказанными о «Ревизоре»: «фабула — круг» [9] Белый А . Мастерство Гоголя. Л., 1934. С. 20. .

Такой же замкнутый космос представлял собой и античный мир Кондратьева. Но круг, замыкающий берега Ярыни, имеет уже совсем иную природу.

В Петербурге Кондратьев грезил о древнем мире, воссоздавал его в собственной душе и наделял возникающий фантом всеми признаками объективности. Главная художественная фикция петербургского периода его творчества состояла в том, что «там и тогда» выдавалось за «здесь и сейчас». На Волыни эти измерения реально сливаются: Кондратьев действительно оказался в том мире, который он воплотил в романе.

Его имение, расположенное между Вислой и Днепром, находилось на территории прародины славянских народов — в подлинном центре очерчиваемого им круга. Две другие реки — Горынь и Ярунь, протекавшие поблизости от имения, дали имя его Ярыни. Славянская мифология, изучаемая Кондратьевым по научным источникам, еще жила здесь в местных поверьях. Более того: здесь жили и существа, населяющие его роман. В одном из писем А. М. Ремизову Кондратьев рассказывает, что встретился на улице с деревенской ведьмой, но был не так-то прост — зачурался.

Существенно, однако, что весь этот автобиографический контекст остался совершенно за рамками романа, написанного в той же «объективистской» манере, что и вещи петербургского периода. «Фигурой фикции» теперь становится не физическое присутствие, а физическое отсутствие автора внутри очерченного им круга, отсутствие связей романного времени с живым, настоящим временем. Таким образом, внешнее подобие поэтики «На берегах Ярыни» поэтике «Сатирессы» или античных рассказов — это скорее не близнечество, а двойничество двух миров, которые как бы взаимно вывернуты наизнанку по отношению друг к другу.

В 1939 году замкнутый мир Ярыни был разрушен. Волынь стала частью СССР. Большевики разорили усадьбу, уничтожив при этом архив Кондратьева и почти весь тираж сборника «Славянские боги». В декабре того же года семья Кондратьева была вынуждена покинуть свой дом и перебраться в Ровно, а оттуда в Варшаву. Начались долгие годы скитаний и бедствий.

Реалии жизни, которые Александр Алексеевич считал устойчивыми, внезапно исчезли. Образ мира потерял четкость контуров и предстал перед глазами Кондратьева зыбким облаком. В настоящем больше не на что было опереться. И Кондратьев обращается к воспоминанию, в надежде вернуть старые образы. Он пишет повесть «Сны», которую начинает словами: «Когда я был молод…» Здесь едва ли не впервые возникают реальные приметы времени, отголоски современности и прямой автобиографизм [10] Современность отчасти присутствовала лишь во втором сборнике рассказов «Улыбка Ашеры» (1911), где каждый рассказ был посвящен реальному лицу (Сологубу, Анненскому, Гумилеву, Брюсову и др.), а «Тоскующий ангел» и «Семь бесовок» изображали модное в то время увлечение оккультизмом. Но для раннего Кондратьева появление реальных штрихов времени было скорее исключением из правил. . Повествование ведется от первого лица и напоминает «документ сознания», но документ несколько необычный.

Необычность его в первую очередь в настойчивом, явном, открытом смешении ирреальности и реальности. «Я был бы рад познакомиться с учением спиритуалистов», — пишет Кондратьев в одном из писем того периода [11] Струве Г. П. Александр Кондратьев, по неизданным письмам. Institute Universitario Orientale. Annali. Sezione Slava Vol: XII, Napoli, 1969. C. 42. . В основе этой потребности лежит трагическая невозможность обрести сущее. Кондратьев теряет сына, узнать о его судьбе оказывается возможным только с помощью потусторонних сил: «На спиритическом сеансе в Триесте дух сообщил мне, что сын мой жив» [12] Там же. С. 39. . Происходит подмена бывшего в действительности призрачностью желаемого. Кондратьев словно ставит под определенным углом зеркало и пытается по движениям отражения (двойника) угадать настоящее. Личность его неизбежно раздваивается. Но это не то раздвоение, которое влечет за собой растроение, расчетверение и так далее, вплоть до полного растворения в хаосе, необходимого художнику, чтобы полнокровно творить, — оно не ведет к созиданию космоса из хаоса. Это чисто оккультный опыт: попытка повлиять на реальность с помощью ирреальности. И этим Кондратьев отличается от Анненского, который распыляет свою личность, угадывая собственное «я» то в царе Иксионе, то в Фамире-кифарэде, но узнавая себя в мифах и дробя личностное начало на атомы, как творец стережет свою цельность. Анненскому необходимо в осколках мифа увидеть целым свое отражение; душа его — «заветный фиал» [13] Анненский И. Стихотворения и трагедии. Л., 1990. С. 33. , Кондратьев говорит, что его душа — «призрачный шеол».

Обложка ко второму сборнику стихотворений А. А. Кондратьева «Черная Венера» работы Я. Бельзена (1909).

Кондратьеву важен его движущийся в зазеркалье двойник. Поэтому зеркало в его творчестве столь многофункционально. В «Снах» зеркало может показать человеку его Alter Ego. Сатанист Арбузов видит там борова, Гош — оленя. Это же зеркало — способ прозреть будущее, и тогда оно сравнивается со сном: «Кто-то уподобил так называемые вещие сны отражениям в нашем мозгу надвигающихся событий. Это все равно, как если бы вы сидели у окна и смотрели в прикрепленное снаружи к раме зеркало, в котором отражаются по мере своего приближения двигающиеся по улице люди и предметы».

В романе «На берегах Ярыни» зеркало — дверь в инфернальное. Вот описание причастия сатане: «Аниска <���…> обошла трон властелина и снова нагнулась, чтобы поцеловать последнего сквозь вырез сидения. <���…> Сунувшая было под него голову Аниска внезапно отпрянула в ужасе, но справилась с собою и неимоверным напряжением воли заставила себя поцеловать… свое собственное бледное лицо, безучастным безжизненным взором встретившее поцелуй в холодные, неподвижные губы…» А в предсмертный момент Аниска получает поцелуй тех же губ, и миг спустя ее отлетающий призрак видит распростертое на кровати бездыханное тело. Неудивительно поэтому, что рассказчик «Снов» опасается за здоровье Гоша, решившегося пуститься «в опыты раздвоения личности». Традиционно мир Зазеркалья — мир наоборот, где звучит музыка, записанная нотами наоборот, где двигаются спиной вперед и так далее. Это мир сатаны, возжелавшего создать свой мир вопреки Богу.