Иван Аксенов - Том 2. Теория, критика, поэзия, проза

Изложенное заставляет меня видеть и в пролетарской поэтике нашего времени только поэтическую секту, не имеющую шансов сохранить свои родовые признаки ко времени создания нового литературного движения, которое возможно только при условии большего уплотнения и большей однородности тех социальных слоев, что в данное время участвуют в культуре страны. Их теперешняя структура, недостатки и болезни коренятся в тяжелых условиях нашего производства.

Чем больше усилий будет приложено всеми к созданию его подъема, тем скорей исчезнет и уродливая пришибленность, и безобразная исковерканность наследников старой городской интеллигенции, тем скорей изживется канцелярская замкнутость и бюрократическое изуверство интеллигенции новой, тем скорей появится возможность к созданию истинно жизненной и действительной поэзии, равной в своих достижениях величию поставленных нами задач и перенесенной за них борьбы.

Выполнение такой работы выходит далеко за пределы литературы вообще и поэтической критики в частности. Но та жизнь, которая создает революцию на всей поверхности земного шара, тоже переходит и уже перешла все пределы не только возможных классификаций, но и возможных предвидений. Легкомысленно поэтому было бы пробовать определять характер новой поэтики. Проще и полезней сознаться в полном своем к тому бессилии. Но если мы не можем предсказывать, то мы не смеем запретить себе желания ее увидеть, и от нас, а не от кого другого, зависит возможность приблизить к себе эпоху ее осуществления. Каждый новый станок, пущенный в ход, приближает ее к нам больше, чем каждый новый сонет; каждая загоревшаяся домна делает для будущей поэзии больше, чем самая совершенная по технике или по чистоте идеологий поэма; каждое проснувшееся от спячки веретено – больший вклад в поэзию будущего, чем самый благозвучный стих.

К мыслям такого порядка нас приводит исследование любого явления современности, и если мне сейчас приходится говорить о примате станка над стихом, то только потому, что я отправлялся от стиха в моем изложении. Мы живем в настоящем, но живем будущим и мы хотим и должны стать его участниками.

Искусство мы находим на всех дорогах развития человека и заключаем, что по каким-то нам обычно неинтересным причинам он этого или не мог обойти или не мог без него обходиться, иначе говоря, оно было ему необходимо. Понятие необходимости заключает в себе понятие полезности, откуда с прискорбием следует вывод, что искусство принадлежит к числу явлений, говоря по-русски полезных, но варварски – утилитарных.

Польза искусства, вопреки утверждению некоторых, не может заключаться во внушении подлежащим человекам [так в тексте] истин христианской нравственности, ибо оно существовало во времена языческие и даже вообще безнравственные, не может она заключаться в изложении, как полагают другие, учения Карла Маркса, зане учению тому не имеется еще ста лет от роду, искусство же значительно старше; не может она заключаться, несмотря на мнение о том т. Фриче, и в проповеди классовой борьбы, яко же в первые времена человеческого общества и его однородного строения, классов не имелось. И тем не менее польза искусства существовала и существует.

Прежде всего, как надлежит делать всегда, занимаясь искусством, наплюем в душу тем, кто полагает ею обладать: это позволит нам быть последовательными и сказать, что полезное человеку есть то, что полезно его организму и деятельности этого организма. Откуда надлежит вывести, что искусство полезно человеческому организму, помогая ему исполнять некоторые его, организма функции. Последние же, как и функции всякого живого организма, сводятся к двум главным группам: питанию и размножению, согласно чему и распределены органы человека. Непосредственной помощи от искусства и его произведений ни одна из помянутых двух групп не получит: соловья даже баснями не кормят и от статуи детей не заработать (наблюдение над чудотворными, в этом смысле иконами показывает, что дело не обходится без помощи соответствующего старца). Если же нет непосредственного воздействия, то следует искать содействия опосредованного.

То, что мне приходится писать четвертый параграф и я не могу ограничиться приведением простой и исчерпывающей формулы полезного действия искусства, а так же привести рационального рецепта изготовления произведения искусства, свидетельствует о недостаточной работе человеческого разума над этой задачей: с тринитротолуолом и иными пикратами 1 дело обстоит иначе. Очень грустно, конечно, но над изготовлением взрывчатых веществ человеческий разум поработал больше, чем над вопросом о полезности искусства. Печально, но факт. А факт – дело серьезное. «Тем хуже для фактов», говорила одна упрямая королевская голова, пока не стала перед фактом собственного усекновения 2 . Факт же, о котором мне пришлось погрустить, очевидно, обязан своим бытием тому, что искусство лежит вне главных усилий, производимых человеческим разумом. А там, где не работает разум, действует инстинкт.

Инстинкт управлял большинством действий человека в гнуснейшие времена его существования. История преступного сообщества, именуемого человечеством, заключается в систематическом вытеснении инстинкта и подчинении человеческой деятельности разуму и его формулам. Так как и деятельность человека направлена к удовлетворению потребностей его организма, то ясно, что разуму пришлось работать главным образом в области сохранения целости помянутого организма, обслуживая предприятия, защищающие тело человека изнутри (питание) и снаружи (одежда, дом, загородка – распространительно). Так как в окончательном виде ни первое, ни четвертое не нашло еще своего разумного и окончательного разрешения в жизни, то человечеству простительно в области устроения второй системы своих потребностей (половых) пробавляться инстинктом, экономя разум для наиболее важного дела: всякому известно, что голодный плохо размножается и стойкого потомства не дает. В области половой разум до сего времени имел возможность производить только вылазки и наскоки – это и есть территория в стороне от его больших дорог. На ней валяется в том числе и вопрос об утилитарности искусства.

В пределах данного исторически существующего общества условия добывания пищи и ее выбора нормированы законами. Закон есть писанный разум и разум написавшею. Пишет законы экономически и политически господствующий класс (иногда бывает невязка [так в тексте] в двух эпитетах, но революция ставит дело на место). Вот оне [так в тексте] формулы! Это не об искусстве писать. Продолжаю. Если человек, живущий в пределах разумно построенного общества, не желает в пределах указанных ему писанным разумом действовать по нормам, этим разумом установленным, он становится опасен для помянутого общества, в тягость себе и другим. Общество вынуждено его уговорить разумными доводами, если это не помогает, оно вынуждено ограничить его волю, если этого нельзя сделать, оно вынуждено его убить. Происходит это с людьми, у которых правильность условий питания нарушена – благодаря причинам внешним и внутренним.