Алексей Ремизов - Плачужная канава

Не на крыльях и не на аэроплане, а в самом обыкновенном вагоне третьего класса.

Вагон битком набит: сидят и стоят и так примостившись висят на ремнях под крышей.

А чтобы пройти в другой вагон, надо высунуться из окна и на руках тянуться в окно соседнего вагона: вагоны летят друг к другу под углом.

И слышит он: Маша зовет!

Маша зовет:

– Она пришла бы в их вагон, да боится.

И вдруг видит: Задорский высунулся из окна, ухватился за окно другого вагона и повис –

– Селедки голландские! Селед-ки!

Антон Петрович открыл глаза.

– селед-ки!

Раннее петербургское утро.

И это утро – белый свет – как гарь:

не смотрел бы!

не просыпаться бы никогда!

И чувство, какое охватило его, отчаянное, напоминало ему далекое, совсем было забытое из его деревенского шалопайного года.

Помнит, пришла в дом такая, как Нюшка, гладкая, со зверским лицом, пришла помогать в уборке. И задумал он ночью прогуляться к ней. И вот, когда все заснули, прокрался в коридорчик, где спала она, разбудил ее. И победив свою робость – он всегда был робок, должно быть от книг и от спутанных мыслей – полез к ней. И это нисколько не удивило ее. А его от неожиданности, что ли, сразило.

И он должен был вернуться к себе под упреки, что потревожил, и, конечно, с насмешкой.

А когда поутру проснулся и было вот точно такое же утро – такое же чувство – белый свет, как гарь.

– Да лучше б провалиться сквозь землю!

Будылин, думая о Задорском и Маше, представлял себе жизнь их одним завидным счастьем, какое выпало на их долю, может быть, единственным в мире.

То, чего он добивался с такими жертвами – была, ведь оставлена философия, книги, наконец, сбриты усы! – и ничего не добился, им досталось совсем легко – судьбой.

И что ни говори, а было-таки на свете счастье, которого он никак не мог принять.

И теперь, философствуя, он старался найти всякие нарушения этого счастья, потому что, ведь, всякое счастье нарушало его философию.

Он успокоился на том, что Маша рано или поздно изменит, так все и кончится.

И хотя оснований думать так никаких у него не было, за наступающую измену он ухватился, и приурочивал к одному прекрасному дню, когда случайно – по судьбе опять же!

– они столкнутся, и Маша бросится к нему на шею.

Баланцев, по-прежнему бывая по субботам у Тимофеевых, не мог не заметить перемену.

А Задорского он больше не встречал.

Говорили же о нем всегда.

И разговор, как заметил Баланцев, был очень напряженный: Тимофеев, говоря, словно взвешивал всякое слово, а Маша с необыкновенным волнением.

А однажды Баланцев пришел не в положенный свой день, не в субботу, и застал у Тимофеевых Задорского.

И все было, как раньше: оживление Маши, особенная внимательность к ней Задорского.

Все это ясно говорило о их счастье.

И желая людям только счастья и, не веря ни в какое счастье, Баланцев, обожавший Машу, с тревогой думал о новых ее разочарованиях и неизбежных.

Тимофеев не мог не видеть, какие были отношения у Маши с Задорским, но об этом ни слова не было сказано.

И о той ночи Маша не обмолвилась: почему тогда плакала и отчего как раз с той ночи пошел разлад?

Задорский приезжал к ним куда реже.

И чаще стало повторяться: ждут и ждут, а его нет.

И в эти часы волнение Маши доходило до исступления.

А приезжал Задорский и все казалось по-старому, как тогда, до той ночи.

А на другой день опять не узнать было Машу: озабоченность, тревога, тяжелое молчание.

Что-то такое совершилось, чего не знал Тимофеев. Одно знал он: то, что стало, не сулило никакого счастья.

Кто же виновен?

Кого винить? – Машу?

Задорского? Нет, тут было что-то помимо их – выше их.

И оно действовало наперекор их воле, – оно разлучило.

Задорский, за суетой своих дел, назначал день и совсем неумышленно не являлся к ним.

А Маша, желая высказать ему все свои подозрения – она стала думать, что он не любит ее! – не договаривала всего из-за какого-то гордого своего стеснения.

И все шло прахом.

Стало быть, никто не виновен?

Судьба? – судьба, перед которой сами небеса послушны.

Маша полюбила Задорского просто –

– потому, что он милее всех.

И эта любовь ее – суженая любовь.

Да, он и умный, это она сразу увидела, но мало ли умных! Не очень много, пожалуй, даже совсем немного, но все-таки есть, и не им одним свет сошелся.

И разве Пылинин, муж ее, глупый что ли?

Нет, конечно, и не будь ума, никогда бы не вышел Пылинин с своим искусством легкой, бездумной, лживой жизни.

Любовь Маши была суженой: она полюбила –

– потому что не могла не полюбить.

А Задорский?

У него что?

Задорский, по природе своей незлобивый добрый человек без всяких заковырок, ко всякому доброжелательный. Пациенты с первого же знакомства привязывались к нему и все ему доверяли.

Но сам никому, ни единому человеку не верил, и о себе, о своем, никому ни полслова.

Его научила жизнь, что в сущности никому нет дела до другого, и при случае, та́к здорово живешь, и самую твою чистейшую откровенность, твое сокровеннейшее зачернят и засмеют – та́к, здорово живешь.

А никому не доверяя, он умел хранить чужую тайну.

Маша была уверена в нем.

И только с Машей он был не как с другими.

Ей единственной он говорил о себе правду – не все, всего страшно, но мог бы и все сказать.

Ласковый к людям, к Маше он был необыкновенно ласков.

А полюбил он ее также по судьбе:

– не мог не полюбить.

И любовь к ней пришла с первой встречи.

Когда в первый раз ушла от него Маша, он, закончив прием, лег спать и вдруг спохватился:

«Что такое случилось? – спросил он себя, – что было такого необыкновенного в этот вечер?»

И ответил:

«Была новая пациентка».

С первого взгляда она тронула его сердце –

и душа его всколыбнулась.

И с тех пор он стал о ней думать, ждал ее.

Едет ли в трамвае, вспомнит и мысленно обнимет ее. Или среди ночи проснется, а она вся в его мыслях и опять он словно подойдет к ней –

Только с ней впервые он почувствовал в себе волю, а никогда ни с кем он не чувствовал в себе этой воли – с другими он был просто наемник.

И когда Маша в отчаянии скажет ему:

– Зачем это я пошла тогда к вам!

– Это все равно бы случилось, где и когда, но мы встретились бы непременно.

Так он ответит ей – по всей правде от всего сердца.

Или это верно и истинная правда: отношение мужчины к женщине по своему существу оскорбительно для женщины – за обладанием неминуемо следует охлаждение.

Вот это-то и оскорбило Машу.

И вызвало те слезы ее, как плакала она, вернувшись домой в ту белую ночь.