Константин Носилов - У дикарей [Рассказы. Совр. орф.]

Действительно, он был прекрасен, с своим темно-бурым рогатым быком, с своей арбою скрипучею, с первобытными колесами, с своим седлом на воле, и с плетеною корзиною, полною какого-то ярмарочного груза.

Фотографировать его было делом одной минуты при этом сияющем ярком солнышке; но что меня поразило, это то, что он не был удивлен этим своим позированием и смотрел на все это уже, как на знакомое ему дело.

— Как тебя зовут? — спросил я его, почти уверенный, что он не ответит, не зная русского наречия. Но он бойко и быстро ответил:

— Керимко.

Керимку предложили папирос, он взял одну, не слезая с седла, с чисто киргизским достоинством и грациею, и закурил ее, сидя на своем быке.

Картина получилась еще более оригинальная, и мы все громко расхохотались.

Это был молодой, но взрослый уже парень, и с такими умными темными глазенками, которые, словно так и говорили нам, что ему только нужен случай с нами познакомиться, чтобы подружиться.

Юрты были недалеко; мы поворотили к ним, и к ним же поворотил своего быка и наш новый знакомый Керимко.

Через несколько минут он уже сидел в нашей компании и пил наш кумыс, предлагая нам заехать к нему в юрты, когда мы будем возвращаться из Тайчей, и приглашал нас так настойчиво, что было трудно отказаться.

— Да, что же там, в юртах твоих особенного? — спрашиваю я, видя его странную настойчивость в неизвестным ему людям.

— Я вам покажу одно озерко.

— Что же там, на твоем озерке?

— Много гуся!.. Страсть много гусей на наших озерках, — поедете со мной, арбу наколотим гусей и столько же уток.

Оказалось, это — проводник русских, случайных здесь охотников во время ярмарки, которого неизвестно что только увлекало в этом случае, — познакомиться ли с редкими гостями-русскими, показать ли им свои приволья и богатства, или просто страсть к болотной утиной стрельбе, о которой он, быть может, мечтал только, еще не имея собственного хорошего оружия.

Мы дали слово Керимку заехать к нему и поохотиться, тронулись далее, и Керимко скоро отстал от нас с своей скрипучей арбой и братишкой.

Скоро мы были в Тайчи на ярмарке — оригинальной киргизской ярмарке, какую только привелось мне видать, путешествуя по свету.

Представьте себе громадную, ровную степь, среди этой степи — громадное озеро и чуть не кругом его разбросанные кошемные палатки с стадами быков и баранов, с косяками лошадей и верблюдов, с беспрерывно повсюду двигающимися скрипучими арбами, нагруженными шкурами скота и баранов, с бесконечными всадниками, снующими взад и вперед, с караванами горбатых верблюдов, с юга пришедшими с товарами, с криком ослов, блеянием баранов, с громким, пронзительным ржанием лошадей, со свистом и криками всадников, с тем шумом, гамом и говором непонятных наречий, каким только, кажется, богата одна эта степь, собравшая и сартов и татар под свои кошемные палатки, и киргизов, и калмыков, и хохлов, и русских казаков, и переселенцев…

А когда мы попали в центр той ярмарки, на торговую площадь, около озера, которую всю, несмотря на ее громадное отгороженное пространство, как грибы облепили кругом кошемные палаточки, то шум, крики животных и людей, толкотня сделались еще сильнее. Это был уже настоящий базар, с рядами возов, полных самыми разнообразными хозяйственными товарами, с арбами, полными пшеницы и круп, с мешками, полными разной зелени, с весами в виде приподнятых жердей, с холщовыми навесами, где лежали овощи, и тут же у ног людей тысячи баранов, которые, словно оглушенные говором и криком людей, тревожно лежали в пыли на улице, дожидая покупателя и уступки продавца.

Бедные киргизские барашки — они не знали, что кругом их уже собралась порядочная толпа покупателей, которая жадно осматривала их, грубо ощупывала их, пинала и толкала их, назначая за них цены!

Мы поскорее проехали мимо этого страшного торжища, и встали у одной кошемной палатки, где нам была отведена квартира.

Это была просторная, кошемная, белая, уютная юрта, над дверями которой было что-то написано по-киргизски, как после оказалось, «квартира для чиновников».

В юрте была уже целая компания, которая прямо сидела на разостланных коврах, поджавши под себя ноги, как это мы делаем на пикниках, и так важно и спокойно попивала кумыс, что мы сразу же пристали к ней, чтобы утолить свой голод.

Завести знакомство было делом одной минуты; наше общество словно только поджидала компания почтовых чиновников, принужденных коротать здесь время; из числа чиновников оказалось два охотника, и мы скоро рассказали им про встречу и знакомство наше с Керимкой.

— С Керимкой? — почему-то особенно удивился один, бородатый, с очками на глазах, сухой из себя чиновник.

— Да, с Керимкой, — говорю я просто, не подозревая даже, какое впечатление произвело на него одно имя этого киргиза.

— С Керимкой? — спрашивает меня другой товарищ его по охоте.

И, прежде чем я успел ответить, недоумевая еще, чем особенно ознаменовал себя этот киргиз, раздался такой оглушительный хохот всей компании, что я даже покраснел от этой неожиданности.

На все наши расспросы про Керимка ровно никто из чиновников не ответил ни слова; но все продолжали заливаться таким заразительным хохотом, что мы тоже хохотали чуть не до слез, видя общее небывалое веселье в этой юрте.

Наконец, кто-то из компании вздумал нас познакомить с Керимкой:

— Керимко, — начал он, — это такой плут-киргизишко, такая продувная бестия, каких еще, кажется, не рождала эта степь от сотворения света!..

Но прежде чем он приступил, как следует, к описанию нашего знакомого, ему кто-то из угла палатки погрозил кулаком так знаменательно, что он плюнул только, и потянулся за стаканом своего кумыса, как бы сразу забывши тему рассказа.

Но, вероятно, не заметивши этого, кто-то другой из компании решился нас познакомить с личностью этого киргиза:

— Керимко что… он проведет и выведет из терпения любого охотника из русских!..

Но и тот как-то вдруг смутился, уже на предисловии, и закашлялся вдруг, когда кто-то из начальства почтового окликнул его, назвавши только одну его фамилию, но таким голосом, который сразу оборвал его охоту к рассказу.

Между тем, нас так заинтересовал этот киргиз, что мы настойчиво расспрашивали про него компанию, которая, видимо, чего-то стеснялась.