Лев Толстой - Полное собрание сочинений. Том 13. Война и мир. Черновые редакции и варианты. Часть первая

Гусар этот [402] Зач.: с голубыми глазами и курчавой головой был [403] Зач.: невысок запачкан и очень молод. Ему было лет шестнадцать на вид. [404] Зач.: Он был даже не богат. Это все знали. Но во всей этой толпе офицеров, пехотных и кавалерийских, окружавших банкомета, этот гусар был заметен, как муха в молоке. Он стоял. Большинство офицеров Игроки, кто лежал, облокотившись лежа на стол, пристально и тупо следя за банкометом записывающим и, придерживая левой рукой над столом колоду, правой загребающим деньги. Кто переминался на месте, кто, оправляя волоса и гладя лицо, отходил от стола и, шевеля губами, прохаживался по комнате, стараясь опомниться, кто рвал понтерки и бил кулаком по столу, кто считал на коленках деньги, кто шутил (как один высокой, старый уланской офицер) старой, [405] Зач.: сто десять лет повторяющейся шуткой, никого не смешившей. Кто требовал вина и в одно время, не глядя, выпивал и, загибая карту, ставил. Банкомет, с раздраженным вниманием собрав все силы, старался спокойно следить за всем. Молодой гусар, стоя у стола и поставив [406] Зач.: стройную, маленькую ногу на скамью, играл весело. [407] Зач.: и казался свободен. Эй ты Он играл счастливо, около него на столе лежала хорошая кучка золотых.

— Эй динер! — крикнул он, нарочно по-русски выговаривая ди с тем выражением покорителя, с которым военные любят обращаться к жителям. Банкомет ждал гусара.

— Что будете ставить граф? — спросил он. Гусар не отвечал и заметив, что [408] Зач.: слуга хозяин подошел не сейчас к нему, а к двум австрийским офицерам, [409] Зач.: сидевшим за другим столом которым он нес глинтвейн, он, не отвечая банкомету и не снимая ноги, повернулся к [410] Зач.: слуге хозяину и в смелых [411] Зач.: глазах в слишком смелых, почти наглых глазах его и в особенности в выражении сжатых губ [412] Зач.: которые в углах всегда оставляли складку, черту насмешливости блеснула та черта вспыльчивости и решительности, [413] Зачеркнуто: ни перед чем не отступающая и перед которой всегда покоряются люди. которая страшна очень у молодых людей.

— Динер, — закричал он. — Ну!..… [414] Зач.: и он испустил солдатское ругательство и гнев заблестел в его лице и всей его фигуре. Слуга Хозяин всем телом повернулся, расплескал глинтвейн и подошел к нему.

— Вот так то! — сказал он. И начал по немецки [415] Зач.: отличным вполне хорошим выговором. — Hören Sie mal… bringen Sie mir… Nu, was soll ich nehmen… — Он видимо нарочно медлил — ну, ich will nichts. Gehen Sie. [416] [Послушайте-ка… подайте мне… ну, что мне взять… мне ничего не нужно. Ступайте.] — Хозяин ушел. В это время вошел офицер с известием о приходе гвардии. Опять банкомет ждал, потому что граф гусар прислушался и стал расспрашивать, где ночует гвардия и какие полки, пришел ли Измайловский. Банкомет раздосадовался.

— Я мечу. Готово.

— Измайловский пришел? Вы говорите, в стороне за городом? — расспрашивал он. — Атанде, — проговорил он, видимо на что то новое решившись. Гусар счел свои золотые. — У вас сколько в банке?

— Вот видите, — отвечал с досадой раненный банкомет.

— Сочтите, — повторил гусар.

— 2300 гульденов, да вот запись 1800… — сказал банкомет недовольный, но однако исполняя требование противника.

— Ну, запись… ваше дело, — сказал гусар, видимо практичный в игре, несмотря на свою молодость. [417] Зач.: Ва банк Он отсчитал из своих золотых столько, сколько было на столе, поднял с полу валявшуюся понтерку, это была семерка, и двинул всё на середину стола.

— Два с боку, — сказал он, оставшиеся от его денег два золотых положил в карман и надел фуражку.

— Бита, — сказал кто то. Граф повернулся и пошел в лагерь.

— Соколов, поедем к гвардии, — крикнул он одному Павлоградского полка офицеру.

— Поедем! — Они вместе стояли в палатке. Соколов согласился. Только что они вернулись в грязный лагерь в свою палатку, загроможденную двумя кроватями, одной на колушках, другой на вьюках, и Простой велел седлать лошадь, казачьего подъездка, как вошел вахмистр и доложил, что эскадронный командир велел готовиться к [418] Зач.: на ученье завтрашнему смотру.

— Нельзя ехать, Простой.

— Вздор, коли бы драться так так, а то смотр, чорт его дери, я поеду, ты оставайся.

— А спросят?

— Ну говори, что хочешь.

— Ну чтож, ты выиграл или проиграл?

— Вот, — сказал Простой, показывая, — два червонца только осталось. А много был в выигрыше, чорт с ним. Марков, — обратился он к вахмистру, — на, выпей водки. [419] Зачеркнуто: Да смотри, приготовь мне к завтрашнему <���мундир> смотру лошадь, как хочешь. Коли я не поспею, скажи что болен. — Он сел на [420] Зач.: плохую полковую лошадь и пустился старую казачью лошаденку и нагайкой погнал рысью по каменистой, освещенной месяцем дороге к Ольмюцу.

В темноте приехал он к деревне, в которой стояла гвардия. Два раза его не хотели пропускать [421] Зач.: сквозь цепь часовые, но он объявлял, что он послан к великому князю, раз он наткнулся было на самого великого князя и наконец попал по показаниям солдат на кашеваров Измайловского полка, узнал, где 4-я рота, и добрался наконец до [422] Зач.: палатки квартиры прапорщика князя Горчакова. [423] На полях: — Где князь Горчаков? — спрашивал он. — Нет такого, в 3-м батальоне спросите, там князей много. — Э, Валенчук, — отозвался молодой солдат, — в 4-ой роте с капитаном стоит, князь никак? — И то кажись он, спросите [?]. >

** № 14(рук. № 46).

Не один князь Андрей тогда простился с семьей, оставил беременную бесчувственную жену и весело и бодро скакал куда то туда, где ему казалось, что его ждет слава, а где его ждала может быть смерть. Много было семей, оплакивавших своих сыновей, мужей, братьев. Nicolas Простой, еще прежде князя Андрея, с свойственным ему несколько напыщенным энтузиазмом, в гусарском юнкерском мундире, как будто с болью отрываясь, перецеловал мать, сестру, Соню, Лизу и, гремя шпорами и содрогаясь мускулами сильных молодых ног под натянутыми панталонами, сбежал вниз и, говоря всем [424] Зач.: дворовым встречным кстати и некстати: «прощай, прощай!», вскочил в телегу и трагически махнул рукой и закричал: пошел!

В день его отъезда J[ulie] О[хросимова] как бы нечаянно случилась у [425] Зач.: Простовых Ростовых. Когда Nicolas прощался со всеми, она подошла к нему и с восторженной улыбкой подала ему руку:

— Желаю вам славы, [426] Зач.: и поэзии — сказала она ему. — Я понимала вас и надеюсь, что вы.

Nicolas был в восторженном состоянии, в котором ему хотелось всем говорить значительные речи. Сам не зная почему, он, целуя руку J[ulie], сказал ей таинственным тоном.