Лев Толстой - Полное собрание сочинений. Том 13. Война и мир. Черновые редакции и варианты. Часть первая

[ Далее со слов: Се n’est pas une histoire de revenants? [948] кончая: … потом весь оборачивался быстро, как он всё делал, и смотрел долго на угол кресла. — близко к печатному тексту. T. I, ч. I, гл. III.]

— Moi je vais prendre mon ouvrage, [949]— прокричала беременная Лиза от чайного стола и переваливаясь перешла в кружок vicomt’a, который в третий раз сбирался начинать, и, несмотря на недовольное презрительное лицо мужа, которого она скорее не умела, чем не хотела замечать, произвела перестановку и, усевшись, весело поправилась, приговаривая: «теперь мне хорошо» и попросила начинать.

— Когда я имел счастие видеть последний раз блаженной и печальной памяти герцога Энгиенского, — начал виконт, — в Етенгейме, я знал и он был так милостив ко мне, что намекнул на свое восхищение к таланту и к особе m-lle Georges. Я выразил свое удивление, когда он мог узнать ее, не бывши в Париже эти последние года. Герцог улыбнулся, как он один умел улыбаться, и сказал мне, что Париж не так далеко от [950]Мангейма, как это кажется, и я заметил un regard d’intelligence, [951]который он бросил на Тюмери, который жил с ним. Я не смел настаивать, полагая, что не имел права вызывать на доверенность. [952]

— Ваше высочество, — сказал я ему, — хотя я и не имею никакого права говорить вам свое мнение, но я считаю, что имя мое и верность королю et la sainte cause [953]позволяют мне сказать вам: Monseigneur, vous, votre vie appartient au roi et la France et [954]вы не имеете права рисковать ничем.

— Неужели вы думаете, что Буонапарте решился бы на что нибудь против меня. Мое имя и мой характер слишком обеспечивают меня.

— Я всего жду от друга цареубийц et un parvenu ambitieux. Il ne reculera devant rien. [955]Я сказал его высочеству, что я имел известие о открытии несчастного героя и мученика Кадудаля и о том, что полицейские агенты рыскали в Етенгейме и один из служителей его высочества мне казался подкупленным. Я высказал свое сомнение, но его высочество с этим рыцарством и отважностью, составляющей отличительную черту его фамилии…

— La maison Condé, branche de laurier greffé sur l’arbre des Bourbons, comme disait dernièrement m-r Pitt, [956]— перебил князь Василий.

— Monsieur Pitt a très bien dit, [957]— лаконически прибавил его сын Иполит, решительно поворачиваясь к окну и в лорнетку глядя на стору.

— Bref, [958]— продолжал vicomte, обращаясь преимущественно к княжне и княгине, которые обе не спускали с него глаз, — как открылось потом, он ездил в Париж до этого несчастного дня и сделал честь m-lle Georges посещать ее.

— Но у него было un attachement [959]к princesse Charlotte de Rohan Rochefort? — сказала Annette вопросительно. — Говорили, что он тайно был женат на ней.

— Одна привязанность не мешает другой, — отвечал vicomte, тонко улыбаясь. Княжна улыбнулась так же.

— В третьем году мне друзья писали из Парижа, что m-lle Georges не имела недостатка в поклонниках и что между толпами всех новых людей parvenu de la finance, [960]администраторов и всей этой дурной новой породы людей, которые теперь царствуют в Париже, она никого еще не выбрала, чтобы кинуть свой платок, когда в один вечер ее поклонники увидали Roustan, cette âme damnée, ce valet de cet autre valet qui s’appele Buonaparte [961]y дверей новой богини.

— Charmant! — прошептала маленькая княгиня, втыкая иголку.

— Почему же вы называете [962]Наполеона лакеем? — спросил вдруг толстый молодой человек весьма скромной и застенчивой наружности, который молча сидел до сих пор за спиной дам. [963]

Все глаза обратились на молодого человека. Князь Иполит ловил лорнетку, которую он упустил из руки, и, как только поймал, торопливо уставился на молодого человека.

Он покраснел, как краснеют только очень полнокровные и молодые люди, и с видимой борьбой и усилием, но как будто исполняя обязанность, проговорил:

— Я считаю его великим человеком, — и крупные капли пота выступили на носу и лбу юноши. Он оглядывался на всех, чувствуя, что сделал неловкость, но видимо готовый перенести всю тяжесть своей выходки.

— У каждого свое мнение, m-r Pierre, — подхватила Annette. — Я знаю, что вы защитник этого человека, но вы одни своего мнения. Продолжайте же, vicomte, не томите нас.

M-r Pierre испуганно, как пойманный школьник, оглядывался на всех и ничего не нашелся сказать. Он был смешон. Заметив его смущение, все, исключая князя Иполита, понемногу отвернулись от него, удивляясь, для чего было высказывать мнение противное всем, не умея поддержать его и, главное, зачем не уметь жить до такой степени, чтобы перебивать изящный рассказ, всем доставляющий удовольствие, выражением своих мнений.

—————

— Когда все эти [964]gens de dessous terre, [965]добивавшиеся bonnes graces [966]великой актрисы, узнали, что соперником их делается их господин, все эти plats pieds [967]с подобострастием оставили поле свободным и исчезли, — продолжал vicomte с презрением, доказывавшим, что он никогда и никому бы не уступил места, — как я верно знаю, этот человек после всех своих ужасных поступков, которые он называет управлением государством, нашел не неприятным посвятить свои досуги и отдыхать от своих iniquités [968]в обществе самой прекрасной и даровитой женщины Франции. Несчастная m-lle Georges a dû faire de nécessité vertu. [969]

Посещения Бонапарте бывали большей частью вечером, через два или три дня. Он приезжал, отсылал кабриолет с Roustan и ужинал. В это самое время его высочество тайно ездил в Париж, видел m-lle Georges в театре и захотел быть у нее.

В слушателях произошло волненье. Все предчувствовали страшное столкновение.

— Ah! j’ai la chair de poule, [970]— пожимая плечиками, как будто от озноба, сказала маленькая княгиня. Муж ее, как будто удивившись, взглянул на нее.

— Очень интересно, — сказал он и, чуть заметно приподняв брови и эполеты, опять замолк в своей грациозной и ленивой позе.

— Ах, как он отвратителен мне, этот человек, — с искренним и страшным озлоблением сказала Annette.

Княжна красавица, оглянувшись на хозяйку, сочла нужным перестать улыбаться и выразить тоже отвращение. Пожилая дама, сидевшая весь вечер подле ma tante и перешедшая к кружку расскащика, покачала головой, значительно и грустно улыбаясь.

— Это ужасно, не правда ли? — сказала она. [971]

Князь Иполит с своей привычной находчивостью объявил быстро и громко.

— Я был в театре, когда она играла Клитемнестру. Я лучше люблю Corneille.

— В один вечер, — продолжал, оглядывая слушателей и оживляясь более и более, vicomte, — Клитемнестра эта, прельстив весь театр своей удивительной передачей Расина, возвратилась домой и думала одна отдохнуть от усталости, когда ей доложили, что незнакомец желает ее видеть. [972]

Служанка актрисы была дочь старого дворника из дома Condé. У отца ее был портрет, привезенный им из изгнания, и сходство молодого человека с портретом, хранившимся как святыня у ее отца, было до такой степени поразительно, что служанка стояла перед незнакомцем, как заколдованная, не имея сил говорить и не спуская глаз с прекрасного молодого человека.