Григорий Сковорода - Наставления бродячего философа [Полное собрание текстов]

Лука.Вчера обедали мы оба у моего брата, я и сосед мой, нарочно для воскресного дня, чтоб поговорить о чем-либо из Божиего слова. Стол был в саду. Случай к разговору подали слова, написанные в беседке, следующие: «Тот сотрет твою главу, которого ты соблюдать будешь пяту».

Случились при обеде два ученые: Навал и Сомнас [76] Навал и Сомнас . – Характерно, что Навал (возможно, от лат. navalis – морской, мореходный) и Сомнас (от лат. somnis – сонливый), персонажи с функцией лжеучителей и лжепророков, не появляются в реальном времени диалога; всецело пребывая в атмосфере «плотских» разговоров и «стихийного» мудрствования, они суть лишь искажающая тень достойных собеседников, ведущих духовную беседу, ощущающих в недрах плотского, внешнего человека – человека внутреннего, божию «искру». «Разговор 2-й…» – в понедельник вечером (после первого разговора с Другом ) Лука и Клеопа опять беседовали с Навалом и Сомнасом, после чего у соседей возникает желание еще раз встретиться с Другом. Во вторник вечером Клеопа и Филон снова участвуют в споре с Навалом и Сомнасом, после чего наутро Клеопа приводит Филона к Другу. Тема, искаженно поставленная вечером, адекватно ставится и рассматривается днем, в тот же вечер снова искажаясь… Борьба тени со светом, натуры внешней с натурой внутренней, человека плотского с человеком истинным, смерти с воскресением. «Разговор 7-й…» – начало литургии верных. Характерна смена действующих лиц. В древности при наступлении эзотерической части храмового действа катехумены удалялись из храма. И сейчас еще после молитвы об оглашенных раздается в церкви возглас диакона: «Елицы оглашеннии, изыдите!..» Упоминание Сковородой «протчиих» подразумевает, конечно, что и Филон, и Клеопа присутствуют, но ни один из них до самого конца диалога не произнесет более ни слова. . Они много те слова толковали по прошению брата моего. Я непоколебимо верю, что Священное Писание есть райская пища и врачевство моих мыслей. Для того охаивал сам себя за то, что не мог никакого вкуса чувствовать в тех сладчайших словах.

Друг.Как же называешь сладчайшими слова, не чувствуя в них никакого вкуса?

Лука.Так, как тот, кто издали смотрит на райские цветы, не слышит их духа, а только верит, что дивным каким-то дышут благовонием.

Друг.Слушай, брат. Хотя бы они под самый наш нос дышали, нельзя нам вкуса чувствовать.

Лука.Для чего? Разве у нас головы и ноздрей нет?

Друг.Головы и ноздрей? Знай, что мы целого человека лишены и должны сказать: «Господи, человека не имеем…»

Лука.Разве же не имеем и не видим у нас людей?

Друг.Что же пользы: иметь и не разуметь? Вкушать и вкуса не слышать?.. А если хочешь знать, то знай, что так видим людей, как если бы кто показывал тебе одну человеческую ногу или пяту, закрыв прочее тело и голову; без оной же никак узнать человека невозможно. Ты и сам себя видишь, но не разумеешь и не понимаешь сам себя. А не разуметь себя самого, слово в слово, одно и то же, как и потерять себя самого. Если в твоем доме сокровище зарыто, а ты про то не знаешь, слово в слово, как бы его не бывало. Итак, познать себя самого, и сыскать себя самого, и найти человека – все сие одно значит. Но ты себя не знаешь и человека не имеешь, в котором находятся очи и ноздри, слух и прочие чувства; как же можешь твоего друга разуметь и узнать: «Если не узнаешь сам себя, о добрая в женах, изойди в пятах паств и паси козлища твои у шалашей пастушеских».

Лука.Как же? Ведь вижу руки, ноги и все мое тело.

Друг.Ничего не видишь и вовсе не знаешь о себе.

Лука.Жесток твой сей замысел и очень шиповат. Не можно мне его никак проглотить.

Друг.Я ведь тебе говорил, что не можешь вкуса слышать.

Лука.Так что же вижу в себе? Скажи, пожалуйста.

Друг.Видишь в себе то, что ничто, и ничего не видишь.

Лука.Замучил ты меня. Как же не вижу в себе ничего?

Друг.Видишь в себе одну землю. Но сим самым ничего не видишь, потому что земля и ничто – одно и то же. Иное видеть тень дуба, а иное – самое дерево точное. Видишь тень свою, просто сказать, пустошь свою и ничто. А самого себя отродясь не видывал.

Лука.Боже мой! Откуда такие странные мысли?.. Ты наговоришь, что у меня ни ушей, ни очей нет.

Друг.И да, я уже давно сказал, что тебя всего нет.

Лука.Как же? Разве очи мои не очи и уши не уши?

Друг.Спрошу ж и я тебя. Скажи: пята твоя и тело твое – все ли то одно?

Лука.Пята моя есть последняя часть в теле, а голова – начало.

Друг.Так я ж тебе твоим же ответом отвечаю, что сие твое око есть пята или хвост в твоем оке.

Лука.А самое ж точное око, главное и начальное око, где?

Друг.Я ведь говорил, что хвост только свой видишь, а головы не знаешь. Так можно ли узнать человека из одной его пяты? А как ока твоего не видишь, кроме последней его части, так ни уха, ни твоего языка, ни рук, ни ног твоих никогда ты не видал, ни всех твоих прочих частей, целого твоего тела, кроме последней его части, называемой пята, хвост или тень… Так можешь ли сказать, что ты себя узнал? Ты сам себя потерял. Нет у тебя ни ушей, ни ноздрей, ни очей, ни всего тебя, кроме одной твоей тени.

Лука.Для чего ж меня тенью называешь?

Друг.Для того, что ты существа твоего потерял исту, а во всем твоем теле наблюдаешь пяту или хвост, минуя твою точность, и потерял главность.

Лука.Да почему же мои члены хвостом зовешь?

Друг.Потому что хвост есть последняя часть, она последует голове, а сама собою ничего не начинает.

Лука.Мучишь меня, друг любезный. Может быть, оно и так, как сказуешь. Но ты, уничтожив мои мнения, своих мыслей не даешь.

Друг.Послушай, душа моя! Я и сам признаюсь, что точно не знаю. А если тебе понравятся мои мысли, так поговорим откровеннее. Ты ведь без сомнения знаешь, что называемое нами око, ухо, язык, руки, ноги и все наше внешнее тело само собою ничего не действует и ни в чем. Но все оно порабощéнно мыслям нашим. Мысль, владычица его, находится в непрерывном волнении день и ночь. Она то рассуждает, советует, определение делает, понуждает. А крайняя наша плоть, как обузданный скот или хвост, поневоле ей последует. Так вот видишь, что мысль есть главная наша точка и средняя [77]. А посему-то она часто и сердцем называется. Итак, не внешняя наша плоть, но наша мысль – то главный наш человек. В ней-то мы состоим. А она есть мы.

Лука.Вот! Я сему верю. Я приметил, что когда я (отселе стану себя мыслию называть) на сторону устремился, тогда без меня мое око ничего и самого в близости видеть не может. Что ж оно за такое око, если видеть не может? Ты его хорошо назвал не оком, а тенью точного ока или хвостом [78] Coesi sunt oculi, ubi mens aliud agit (Proverbium) – «Слепы суть очи, когда ум иное делает, то есть если в другом витает» (древняя притча). . Благодарствую, что ты мне меня нашел. Слава Богу! Я теперь очи, уши, язык, руки, ноги и все имею. Потерял я старое, а нашел новое. Прощай, моя тень! Здравствуй, вожделенная истина! Ты будь мне обетованная земля! Полно мне быть работником. Да я ж о сем никогда и не думал. Куда! Я люблю сие мнение. Пожалуй, подтверди мне оное. Хочу, чтоб оно было непоколебимо.