Григорий Сковорода - Наставления бродячего философа [Полное собрание текстов]

Лонгин.Невозможно, трудно, но достоин он и большего труда. Трудно, но без него тысяча раз труднее. Трудно, но сей труд освобождает нас от тягчайших бесчисленных трудов сих: «Как бремя тяжкое, отяготело на мне. Нет мира в костях моих…» Не стыдно ли сказать, что тяжко нести сие иго, когда, нося его, находим такое сокровище – мир сердечный?.. «Возьмите иго мое на себя и обретете покой душам вашим». Сколько мы теряем трудов для маленькой пользы, а часто и для безделиц, нередко и для вреда? Трудно одеть и питать тело, да надобно, и нельзя без сего. В сем состоит жизнь телесная, и никто о сем труде каяться не должен, а без сего попадет в тягчайшую горесть, в холод, голод, жажду и болезни.

Но не легче ли тебе питаться одним зельем суровым и притом иметь мир и утешение в сердце, нежели над изобильным столом сидеть гробом повапленным, исполненным червей неусыпных, душу день и ночь без покоя угрызающих? Не лучше ли покрыть телишко самою нищею одеждою и притом иметь сердце, в ризу спасения и одеждою веселья одетое, нежели носить златотканое платье и между тем таскать геенный огонь в душевном недре, печалями бесовских манеров сердце опаляющий? Что пользы сидеть при всяком довольстве внутри красных углов телом твоим, если сердце ввержено в самую крайнейшую тьму неудовольствия из украшенного чертога, о котором пишется: «Птица обрела себе храмину, основана бо была на камне… камень же был Христос, который есть мир наш… душа наша, как птица, избавилася, и сеть сокрушилася… кто даст мне крылья…?»

Что же ты мне представляешь трудность? Если кто попал в ров или бездну водяную, не должен думать о трудности, но об избавлении. Если строишь дом, строй для обеих существа твоего частей – души и тела. Если украшаешь и одеваешь тело, не забывай и сердца. Два хлеба, два дома и две одежды, два рода всего есть, всего есть по двое, затем что есть два человека в человеке одном и два отца – небесный и земной, и два мира – первородный и временный, и две натуры – божественная и телесная, во всем-на-всем… Если ж оба сии естества смешать в одно и признавать одну только видимую натуру, тогда-то бывает родное идолопоклонение; и сему-то единственно препятствует священная Библия, находясь дугою, всю тлень ограничивающею, и воротами, вводящими сердца наши в веру богознания, в надежду господственной натуры, в царство мира и любви, в мир первородный.

И сие-то есть и твердый мир – верить и признавать господственное естество и на оное, как на необоримый город, положиться и думать: «Жив Господь Бог мой…» Тогда-то скажешь: «И жива душа моя…» А без сего как тебе положиться на тленную натуру? Как не вострепетать, видя, что вся тлень всеминутно родится и исчезает? Кто не обеспокоится, смотря на погибающую существа истину? Таковые пускай не ожидают мира и слушают Исайи: «Возволнуются и почить не могут. Не радоваться нечестивым, – говорит Господь Бог…» Вот, смотри, кто восходит на гору мира? «Господь – сила моя и учинит ноги мои на совершение, на высокое возводит меня, чтобы победить мне в песне его». Признает Господа и пред невидящими его поет, а Господь ведет его на гору мира. Непризнание Господа есть мучительнейшее волнование и смерть сердечная, как Аввакум же поет: «Вложил ты в главы беззаконных смерть». Сию главу Давид называет сердцем, и оно-то есть главизна наша, глава окружения их. Что за глава? Труд уст их. Что за уста? Доколе положу советы в душе моей, болезни в сердце моем… Труд уст есть то болезнь сердца, а болезнь сердца есть то смерть, вложенная в главы беззаконных, а родная смерть сия, душу убивающая жалом, есть смешение в одно тленной и божественной натур; а смешанное сие слияние есть устранение от божественного естества в страну праха и пепла, как писано: «И укажет тебе перст».

А устранение есть то грехопадение, как написано: «Грехопадение кто разумеет?» О грехе вот что Сирах: «Зубы его – зубы льва, убивающие душу…» Вот тьма! Вот заблуждение! Вот несчастие!

Видишь, куда нас завела телесная натура, чего наделало слияние естеств? Оно есть родное, идолобешенство и устранение от блаженной натуры и неведение о Боге. Такового нашего сердца известная есть печаль то, что о ничем, кроме телесного, не стараемся, точно язычники, «и всех бо сих язычников ищут», а если хоть мало поднять к блаженной натуре очи, тотчас кричи: трудно, трудно! Сие-то есть называть сладкое горьким, но праведник от веры жив есть. А что ж есть вера, если не обличение или изъяснение сердцем понимаемой невидимой натуры? И не сие ли есть быть родным Израилем, все на двое разделяющим и от всего видимого невидимую половину Господу своему посвящающим? О сем-то Павел счастливец вопиет: «Которые правилам сим жительствуют, мир на них и милость. Скажи, пожалуйста, чем взволнуется тот, кто совершенно знает, что ничего погибнуть не может, но все в начале своем вечно и невредимо пребывает?»

Ермолай.Для меня сие темновато.

Лонгин.Как не темновато лежащему в грязи неверия! Продирай, пожалуй, око и прочищай взор; царствие блаженной натуры, хотя утаенное, однако внешними знаками не несвидетельствованным себя делает, печатай следы свои по пустому веществу, будто справедливейший рисунок по живописным краскам. Все вещество есть красная грязь и грязная краска и живописный порох, а блаженная натура есть сама начало, то есть безначальная инвенция, или изобретение, и премудрейшая делинеация, всю видимую фарбу носящая, которая нетленной своей силе и существу так сообразна, будто одежда телу. Называет видимость одеждою сам Давид: «Все, как риза, обветшает…» А рисунок то пядью, то цепью землемерною, то десницею, то истиною: «Красота в деснице твоей…», «Пядью измерил ты…», «Десница твоя воспримет меня», «Истина Господня пребывает вовеки». Таковым взором взирал я и на тело свое: «Руки твои сотворили меня…» Минует непостоянную тленности своей воду. «Душа наша перейдет воду непостоянную»; проницает мыслью в саму силу и царство таящейся в прахе его десницы Вышнего и кричит: «Господь защититель жизни моей, от кого устрашуся? Блаженны, которых избрал и принял ты, Господи…» Счастливый, перелетевший в царство блаженной натуры! О сем-то Павел: «По земле ходящие обращение имели на небесах». Сей же мир и Соломон пишет: «Праведных души в руке Божией, и не прикоснется к ним мýка…»

Сие же тайно образует церемония обрезания и крещения. Умереть с Христом есть то оставить стихийную немощную натуру, а перейти в невидимое и горнее мудрствовать. Тот уже перешел, кто влюбился в сии сладчайшие слова: «Плоть ничто же…» Все то плоть, что тленное. Сюда принадлежит пасха, воскресение и исход в Землю обетованную. Сюда взошли колена Израилевы пред Господа. Тут все пророки и апостолы во граде Бога нашего, в горе святой его, мир на Израиля.