Григорий Сковорода - Наставления бродячего философа [Полное собрание текстов]

Лонгин.Мне кажется, что и самая Библия есть Богом создана из священно-таинственных образов: небо, луна, солнце, звезды, вечер, утро, облако, дуга, рай, птицы, звери, человек и проч. Все сие суть образы высоты небесной премудрости, показанной Моисею на горе; все сие и вся тварь есть стень, образующая вечность. Кто бы мог догадаться, что Ноева дуга образ есть священной Библии, если бы не сын Сираха, похваляя божественную премудрость, сказал: «Слава высоты, твердь чистоты… Солнце в явлении сжигающее горы… Луна всем… месяц по имени своему есть… Доброта небес, слава звезд… Гляди на дугу и благослови сотворившего ее, очень прекрасна сиянием своим» (гл. 43). Всю сию неба и земли тварь сотворил Вышний в том, да прообразует она горнее начало власти Божией, силу слова его и славу присносущного духа его.

«Вначале сотворил Бог небо и землю». Когда вся тварей смесь проистекает из Божиего источника, тогда да возвращается к тому же, кто есть начало и конец, и нас за собою ведет от смерти к жизни и от земли к небесам. Сие великое светило (Библия), сотворенное на тверди крепости вечного на то, да освящает земляные умы наши, да разлучает нам между днем воскресения и между ночью тления, которое одно нам, как видимое, так и знаемое, да ведет своими знамениями во времена вечности, во дни спасения, в лето Господне благоприятное. Оно, утвержденное в роды родов, да по крайнейшей мере некоторая частичка людей Божиих в сем ковчеге спасется от змия, изблевающего потоп, наводняющий землю безбожием. В сем ковчеге почивает наш Ной, то есть мир, всяк ум превосходящий, и кто воздвигнет его? Тут гнездится и голубица его (иона – по-еврейски), изнутри испускаемая, возводящая высокий взор свой, усматривающая превосходящего тления воду, верх гор вечных, гор правды Божией, место злачное, землю износящую, былие травное и дерево плодовитое, день третий воскресения, и приносящая в устах своих нам милость мира и твердое надежды утверждение, говоря: «Радуйтесь! Не бойтесь! Что смущены вы? Мир вам! Идите, возвестите братии моей».

Если бы кто вошел в покой чистой сей голубицы, и, отдохнув посреди пределов ее с Исааковым сыном, тогда бы узнал, что вся слава ее внутри находится, и признался бы, что подлинно крылья ее посребрены, что шум их чудный, а междурамье ее сияет самым чистейшим и никому не слыханным золотом: «Золото ж земли сей доброе, и там есть анфракс (Бытие, гл. 2) и камень зеленый». Но так все закрыто фигурами и образами, так запечатлено, что весьма трудно, да и невозможно пролезть сквозь ограждающую рай сей стену: если с нашим соглядателем Халевом не будет в товарищах сей: «Я дверь…» Глубина сия Божией премудрости, сенью образов снаружи покрытая, никоего вида, ни стройности, ни вкуса не имеет: «Земля же была невидима и неустроена, и тьма…» Такова она бывает дотоль, поколь найдет на нее дух от Вышнего, как говорит Исайя (гл. 32): «И будет: пустыня в Хермель претворится в гору Кармиль, в плодоносии или в пище изобилие». «И дух Божий носился вверху воды».

Сей один всесильный, сходящий от Вышнего дух, как сотворил всю сию небесных, и земных, и преисподних, и морских (светила, звери, золото, жемчуг), образовав тьму, так и вывести может из мертвого живое, из пустыни изобилие, из обуялого вкус, из тьмы просвещение: «И сказал Бог: – Да будет свет! – И был свет». Все в ней кажется просто и одинаково сказано, однако двое сие слышали. Давид говорит: «И дух двойное свое слово надвое разумеет: на образующее и на тайнообразуемое». «И разлучил Бог между светом и между…»

Да не помыслим, что слово Божие в самом деле есть двойное, двойное по естествам своим, двойное по тлению и нетлению, по плоти и духу, по божеству и человечеству, по лицу же, или ипостаси, одно и то же. «И был вечер и было утро день один…»

В сей-то силе сквозь бурю и облака спрашивает Иова Бог: «Где был ты, когда основал землю? Возвести меня, если знаешь разум? Кто положил меры ее, если знаешь?.. В какой же земле вселяется свет? Тьме же какое есть место? (гл. 38, ст. 4). Вся тьма земных образов в ту цель, меру и намерение положена, да течет к своему началу… В начале было слово: „Все тем было…“».

Самые сии два образа – вечер и утро, если бы не истинны были и не возводили куда-то, никогда бы не сказал Давид: «Конец утра и вечера украсишь», но богодухновенное сердце и в сих костях находит землю вселяющегося света и место тьмы: «И свет во тьме светится».

Таковые образы emblemata всегда заключают внутри себя нечто золотое и драгоценное, разумей: Божие. «И видит Бог, как добро».

Возьмите, например, сии два образа из Исайи: «Прах от колес» – и вспомните данный Иову запрос: «В какой земле вселяется свет?..»

Кто не скажет, что прах или грязь от колеса значит тленную природу? Сие есть место тьме. Кто же опять не видит, что колесо приосеняет вечного вечность? Сия есть земля, включающая в себя свет вечности. Знаменуемая колесом, будто колесо в колесе заключилось, в земном небесное, в тленном нетленное, как говорит Иезекииль, видевший колеса: «И дело их было, как если бы было коло в колесе» (гл. 1).

Но сии колеса не простые были: «И видение колес и сотворение их, как видение фарсиса» (род драгоценного камня). Говорит и Давид: «Голос грома твоего в колесе…» Видите, куда сии колеса докатились?

Теперь, кажется, видно, что колесо есть образ, закрывающий внутри себя бесконечное колесо Божией вечности, и есть будто пыль, прильнувшая к ней: «Дух жизни был в колесах». Дух жизни и вечность – одно и то же.

Мне кажется, что и сам Иезекииль то же признает, что в тварях скрывается приосеняемая Божия истина, когда говорит сие: «Посреди животных видение свеч…» Сии слова его по всему одни суть и те же со словами сими: «Золото же оной земли доброе, и там есть анфракс…»

Анфракс драгоценный есть камень, подобен блистанием огневому углю, по-гречески анфракс, то есть раскаленный уголь. Сей уголь очистил Исайи уста; то уже и видно, что уголь есть фигура; и не уголь очистил сердце сыну Амосову, но тайно образуемая углем горящим слава Божия: «Не был тот свет, но да свидетельствует о свете». Самые его четыре животных, что таскают за собою виденные ему колеса, кажется, то же начерчивают образ какой-либо твари, включающий в себя блистательный вид вечности; есть будто бы везущий сокровище Божие возок, по-европейски чуть ли не херувим. Имеем же сокровище сие в глиняных сосудах.

Может статься, что сие ж значит и то, что пророк своим животным, так как и колесам, вокруг насажал и будто алмазы вставил множество очей. Колеса пророк, умом проницая, услышит тайный вопль сей: «О колеса!» Но и здесь приличествует тот же вопль: «О очи!» И чуть ли сии очи не те, о которых Иеремия: «Господи, очи наши зрят на веру» (гл. 5). Сии очи и в Иове есть: «Очи твои на мне» (гл. 7). Сверх пророчих и Иововых очей есть еще Господни: «И положил (Елисей) уста свои на уста его, и очи свои на очи его… и согрелася плоть отрочища» (4-ая Царств, гл. 4). А без сих очей очи пророчи болезненны, как у Лии, и слепы, и не вкусны. Затем сидящего на херувиме: «Отвори, Господи (просит Езекия), очи твои и гляди…» Не всякому сии очи отворяются, но содержатся внутри тени животных: «Отвращу очи мои от вас» (Исайя). Ионе и Клеопе они отворились, но прежде и сим держатся, да его не познают. Скрыли было взор блаженных сих очей скоты полевые, и звери дубравные, поколь воссияло солнце и собрались… Вот один щенок льва, львенок Иуда… но имеет ли очи лицо сие львово? Имеет, но для верных, вот они: «Радостотворные очи его паче вина…» (Бытие, гл. 49). А неверным, не раскусив на лице образующем, увязают. Очи Господни на праведных, лицо же Господне на творящих злое, видящих доброе и лукавое. Они видят доброе, но лукаво: в доброте лукавство, в истине сень, в жизни смерть, а сим самым делают доброе злым. Творящие злое. И не дивно: очи сии очень глубоки. Одна только вера на них взирает, а они взаимно на веру. «Очи твои, как озеро в Ессевоне граде» («Песнь песней»), и очень высоко поднимаются над преддверие врат дома Господнего. Они не дремлют и никогда не уснут, храня дом свой израильский, храм Библии. «Да будут очи твои открыты на храм сей день и ночь» (3, Царств). Сии очи увидели Закхея: «Воззрев Иисус…» и Вениамина: «Воззрев очами своими Иосиф». Вот же вам и телячее лицо! Моисей, благословляя Иосифа, называет его быком: «Первородный юнец доброта его…» (Второзаконие, гл. 33). Юнец есть ничто, но первородный лица сего есть красота. Первородный и начало – все одно, «на его месте узрели начало единое, идя вслед его…» (Иезекииль, гл. 10). Много я о очах наболтал, не можно ль несколько удостоверить, что видение внешнее сих многих очей есть фигура одного недремлющего, вседержительного ока Божия; и когда колеса образуют голос грома его, тогда очи приосеняют присносущное сияние славы его. «Слово плотью было… и видел я славу его…» Не хочу больше говорить, кроме с пророком сие же: «Иди же, если было облако, там был и дух». Облако и образ кажется одно. Но он и сам говорит: сие видение (есть) подобие славы Господней. Будто ж не одно то: подобие и образ, а между колесом и оком немного разности, кольцо и то и другое. Вся Библия есть прах и земля, но усыпившая многоокое колесо вечности Божией. Из сей безобразной грязи исходит свет ведения славы Господней блистательной, как молния, сияющей, как золото, прозрачной, как имитрос (янтарь), огнезрачной, как анфракс, добровидной, как фарсис. Сей свет избавляет ее от уничижения и оплевания людского. «Смиренная и колеблемая не имела ты утешения, се я уготовляю тебе анфракс, камень твой, и на основание твое сапфир» (Исайя, гл. 54). В то время веселится сия невеста. Взгляните, например, на облако, объемлющее прекрасное кольцо сияющей дуги, не живой ли сей образ Библии, фигурами осеняющий сияние славы Божией, на горе преобразуемой? «Дугу мою полагаю в облаке…» Взгляните на пустое поле, износящее траву и благовонные цветы. Сей есть символ ее, рождающей из пустыни изобилие, из гнили – нетление. «Я есть цвет полевой и крын удельный».