Татьяна Щепкина-Куперник - Девочка Лида. Сборник повестей

Прошло несколько дней, и на всем стало заметно присутствие тети. Все в доме приняло какой-то особенно парадный, необычайно аккуратный вид.

Мама любила чистоту, няня тоже усердно соблюдала порядок; но это было не то: теперь все точно глянцем покрылось, так и блестело, как лакированное. Аксюша бегала с половыми щетками и пыльными тряпками вдвое больше прежнего. Матрена жаловалась, что ей вовсе покою нет, а Лида ворчала:

— Что же это за наказание! Нельзя по полу на коньках ездить; нельзя качаться, повесившись на ручку двери; на диван нельзя с ногами сесть. Все нельзя да нельзя!

Тетя замечала, что для коньков бывает зимой лед, для качанья будут летом качели на даче, а ерзать по мебели в обуви никогда не годится, ни в какое время года, так как мебель от этого портится, да и платье страдает.

Тетя завела строгий порядок в распределении ежедневных занятий. В семь часов дети должны были быть на ногах. Теперь нельзя уже было потянуться, поваляться минутку-другую в теплой постельке, как делалось, бывало, прежде, когда няня с добродушной улыбкой только подходила, похлопывала по спине, поглаживала по животику с обыкновенною своею приговорочкой: "Расти велик, будь счастлив!"

Теперь настали другие времена. Аккуратно с последним ударом семи часов тетя, уже гладко причесанная, одетая в белую пышную блузу, входила в детскую и говорила своим тихим голосом:

— Дети, вставать пора!

И затем не допускалось уже никаких проволочек.

Дети в ту же минуту должны были подыматься и одеваться, причем Матрена им почти не помогала. По окончании туалета все вместе с тетей сходили в столовую вниз.

И это были уже не прежние веселые завтраки в детской, у круглого столика, когда все уписывалось с таким аппетитом, что в хлебной корзинке и в кувшине не оставалось ни крошечки хлеба, ни капельки молока; когда при этом буянили так, что нередко и кувшин и корзинка попадали под столик, а на все замечания, воркотню няни отвечали таким заливистым хохотом, что няня, как ни хмурилась, а и сама не могла утерпеть: переставала ворчать и начинала смеяться.

Теперь папа сидел за столом какой-то серьезный, задумчивый, все говорил, что дел у него очень много. Тетя Катерина Петровна хозяйничала и разливала чай так, что, по выражению Лиды, отбивала у нее охоту попросить себе вторую чашку. Тетя запрещала лазить пальцами в стаканы и кувшин с молоком, резать хлеб с двух сторон ради горбушек и проливать на скатерть все, что только подвертывалось под руку.

Тотчас после утреннего завтрака старшие дети отправлялись в классную, приготовляли тетради и книги, повторяли уроки и поджидали тетю. Тетя не заставляла себя долго ждать. Она умела делать все хоть не спеша, а проворно. Распорядившись по хозяйству, она переодевалась из белой блузы в темное платье и приходила заниматься с детьми.

За время последней болезни мамы дети поотстали немного в занятиях, и тете было с ними немало труда. Она учила их русскому и французскому языкам, священной истории, арифметике и музыке.

Тетя была терпелива, очень терпелива — ей никогда не надоедало объяснять детям непонятные для них слова. Отдавала она приказания и делала выговоры не повышая тона, все тем же ровным, спокойным голосом; она не любила наказывать, а браниться, кажется, даже совсем не умела.

Коля учился прилежно; Люба, когда не ленилась, тоже хорошо отвечала свои коротенькие уроки. Но Лида!.. Недаром Матрена считала ее способной рассердить ангела на небе. Своими постоянными причудами, капризами и выходками она выводила из терпения даже тетю. К несчастью, Лида выказывала обыкновенно все свои недостатки именно тогда, когда гораздо разумнее было бы хорошо вести себя: при гостях, когда в доме появлялось какое-нибудь новое лицо. Тетя Катерина Петровна в самое короткое время познакомилась с различными образчиками Лидиного характера.

Училась Лида, пожалуй, очень хорошо, но только тогда, когда хотела, и по тем предметам, которые любила. Она славно рассказывала священную историю, шутя выучивала всевозможные стихи и басни; была большая охотница до рисования, до всяческих новостей, сказок, рассказов. Но чуть дело подходило к чистописанию, грамматике, еще того хуже — к арифметике, — все круто менялось. Бумага всегда бывала такая шершавая, скверные перья цеплялись за нее, и оттого, верно, вместо буквы "р" выходило "ф", а вместо "ф" — такой удивительный знак, которому и название трудно придумать. В диктанте Лида ухитрялась сделать десять ошибок в девяти словах; а когда тетя поправляла ее и говорила, что пять умножить на шесть будет тридцать, а ни в каком случае не двадцать четыре, Лида делала глупые глаза и спрашивала: «Да как же это так?»

Но самые крупные ссоры и большие несчастия случались с Лидой не на уроках. Время с половины десятого до часу дня, определенное для учебных занятий, было, пожалуй, самым благополучным временем. Как бы то ни было, каждый занят был своим делом; тетя сидела подле серьезная, важная, — никому не приходило в голову дурачиться.

Но вот снизу начинало долетать бряцанье ножей и ложек, стук посуды. Вкусный запах крупеника или молочного супа возбуждал аппетит. Дети слышали, как Аксюша подходила к лестнице, как подымалась на первые три ступеньки и наконец звала звонким голосом: "Завтракать подано! Кушать пожалуйте!"

Все бежали вниз завтракать, а после завтрака наступало для детей свободное время. Каждый мог делать что угодно. Коля приносил ящик со столярными инструментами: рубил, пилил, плотничал. Люба устраивалась где-нибудь в уголке со своими куклами и котятами, и едва только Жени замечал это, как сейчас же бросал няньку, бежал к сестре, и они мирно играли вдвоем.

Вначале Лида тоже принималась за какое-нибудь занятие: возилась с куклой, раскрашивала картинки.

Но вот кукла отброшена в сторону, краски отодвинуты. Лида вскочила с места и объявила решительно, что "одной играть — страшная скука, а давайте лучше все вместе играть".

— Хорошо, — согласился Коля. — Только во что?

— В путешественников, — предложила Лида.

— А как это?

— Да это я сама придумала. Я тебе сейчас расскажу: мы будто путешественники и едем по лесу, такой большой-большой дремучий лес; принесем из залы стульев — это и будет лес; и будто на нас нападают разбойники, а мы станем защищаться и тоже на них нападем. Там уж дальше я потом скажу, а теперь поняли? Хорошо?

— Кто же буде? разбойник? — спросила Любочка.

— Коля будет разбойник, а ты, Люба, будешь мама, а Жени будет сын, а я буду муж. Ну, бежим за стульями!

— Да как же? Ведь тетя не позволила передвигать мебель! Она рассердится, — вдруг вспомнил, останавливаясь на бегу, Коля.

— Ничего, ничего, мы потом опять на место поставим… Ничего, говорю я тебе!