Исаак Зингер - Раб

Так на чем я остановилась? Привозит, значит, он меня в станицу, а я не умею по-ихнему разговаривать. У меня уже отросли волосы, но не такие длинные, как у них... Все собрались и смотрят, как он меня отвязывает от лошади. Подходит старуха в штанах, страшная - настоящая ведьма, и давай реветь и плеваться. Это его мать. Она машет на него кулаком, а он отгоняет ее нагайкой. Прибегает молодая, его жена. Все кричат, все бранятся, а я стою, как истукан, оборванная и босая, отощавшая - полумертвая. Не понимаю их языка, но они тычут в меня пальцами и выражение их лиц такое, как будто они говорят: "зачем тебе эта дохлятина?". Приходят смотреть на меня, как на диковину. Я стала шептать предсмертную молитву. Что помнит баба? "Шма Исраэль", "Перстами Твоими" - одну две молитвы, и обчелся. Обращаюсь к Всевышнему на идиш. - Он понимает любой язык. - "Отец в небесах, возьми меня! Чем такая жизнь, уж лучше смерть". Но когда хочешь умереть, не умрешь. И вот меня взяли в дом и послали пасти гусей. А над ним они устроили суд. Молодые хотели отрубить ему голову, но старые заступились.

Что?.. Нет, у меня не было детей. Еще этого мне не хватало! Другая - у той были мальчишки, и они любили меня больше своей матери. Когда она впадала в ярость, и его при этом не было, то колотила меня до крови. Потом добрела и подносила мне миску с варевом. Я не хотела есть трефного, но что поделаешь! Меня то и дело рвало. Что такое еврей, там вообще не знают. Они ведут себя, как дикари. Когда хотят купаться, идут во двор. Он льет из шайки воду на нее, а она - на него. При этом переговариваются с соседями. Когда закалывают свинью, это у них целый праздник. Не отрубают голову, а колют штыком. Это делают мужчины, женщины, дети. Мать подставляет горшок и собирает кровь...

Со временем они ко мне подобрели. Все подобрели. Даже старая ведьма. Я научилась немного их языку, а они - еврейскому. Она поссорилась с невесткой и стала подъезжать ко мне. Понимала я одно слово из десяти, но она хныкала и тараторила. Все уши мне прожужжала. Жаловалась, что ей не дают есть. Она лежала на охапке соломы, и черви ели ее заживо. Зубов, чтобы жевать у нее не было. Сын совсем забыл о ней. Я приносила ей, что могла. Перед смертью она подозвала меня и подарила браслет. Я его хорошенько спрятала. Узнай об этом невестка, она бы меня загрызла.

С тех пор как я попала туда, у меня было лишь одно желание - убежать. Но как из степи убежишь? Повсюду рыскают дикие звери. И потом откуда мне знать дорогу? Летом так жарко, что земля под ногами горит, а зимой снег лежит толстенным слоем. У меня не было ни одежды, ни денег. Были бы даже деньги, за них там много не купишь. Но все же я не забыла, что я еврейка. Как только открывала глаза, тут же говорила "Мойдэ ани" . Он спрашивал: что ты бормочешь? А я отвечала: не твое дело! Знала бы я их язык, могла бы уговорить их стать евреями. Они откровенно заявляли: мы хотим стать евреями! Будь я мужчиной, получилось бы что-нибудь. Но какое значение имеет женщина? Ведь сама я толком не знаю, что и как. Они справляют свои праздники, но все у них шиворот навыворот. Когда у священника умирает жена, он тут же должен взять другую. Иначе он не имеет права проповедовать. Когда у них пост, нельзя есть молочного, - только одну капусту да кипяток. У них есть все, кроме соли и вина, которые ценятся наравне с золотом. Все было бы еще терпимо, если бы не мухи да саранча, которые налетают, как когда-то в Египте, и от них получают разные болезни...

- И как же вы ушли от них?

- Ушла, и все. Какая разница? Мне приснилась моя мама. Она велела мне бежать. Явился туда татарин, и я потихоньку дала ему старухин браслет. Он отдал мне, что имел - бешмет, чувяки - так называются их башмаки. Я пустилась в путь, положась на Бога, и добрые ангелы вели меня. Огонек маячил впереди и указывал мне дорогу, не то не дожила бы я до нынешнего Судного дня. Дикие звери гнались за мной. Огромная птица налетела на меня и хотела унести. Я закричала, и она улетела. Милые вы мои, если бы я вам все стала рассказывать, мы бы просидели с вами три дня и три ночи. Мне помогали. Многие помогали. Но зачем и к кому я бежала? Даже могилы родной не нашла. Я совсем одна на Божьем свете, опозоренная и затравленная. Когда я вспоминаю все, через что прошла, то готова плевать на собственное тело...

- Что же вы пришли за благословением? - спросил Мойше-Бер.

- Я хожу, скитаюсь, лишь бы не сидеть на месте. А вдруг все же на Божьем свете есть и для меня утешение? Когда эта праведница возложила на меня свои руки, у меня камень с души свалился.

Мойше-Бер указал на небо.

- Смотрите, падает звезда!...

6.

В спальне помещицы среди ночи отворилась дверь, Тереза уже было задремала, но сразу открыла глаза. Между гардинами светила луна. Она проговорила вкрадчиво;

- Это ты, Адам?

- Да, Тереза. Я разбудил тебя?

- Нет, я только задремала.

- Я не могу спать. Что мне делать с этим евреем? Как мне вообще быть с евреями? Они поселились здесь, и вот уже - целый город! Савицкий кипит от злости. Он мне пригрозил вечным адом. Соседи также подсиживают. Каждый имеет своего еврейчика, но когда дело доходит до меня, все они святые. История с глухонемой - это гнусная комедия. Евреи смеются надо мной. Они меня разыграли...

Тереза выждала.

- Что ты стоишь? Садись или иди в постель.

- Я сяду. Мне жарко. Почему это среди ночи так жарко. Конец света, что ли? Не желаю больше иметь здесь евреев. Этот Гершон вор, а Яков дурачит меня. Зачем бабе притворяться глухонемой? Мне непонятна вся эта история.

- Возможно, она не притворяется?

- Ты ведь сказала, что он согласился с тем, что она притворяется.

- Я этого не сказала. Я только заметила, что он молчал и не отрицал. Кто знает этих людей? Совсем особое племя. Самое лучшее - не замечать их.

- Как я могу их не замечать? Все уже в их руках.

- Твои польские экономы не лучше.

- Все плохо. Польша разваливается. Вспомнишь еще мои слова; нас разорвут на куски. Сначала евреи сожрут нас, как вши, потом придет москаль или пруссак, или и тот и другой, и нас прикончат. Наши помещики сами себя губят. Каждое очередное поражение Польши - для них личная победа. Но как такое возможно? Разве что изменила нам сама природа человека? Все народы хотят жить, а мы вот желаем протянуть ноги...

- Не знаю, Адам, ничего уже не знаю.

- Не надо было тебе связываться с этим евреем. Это плевок мне в лицо.

После некоторой паузы Тереза отозвалась:

- Ты ведь не раз испытывал от плевков удовольствие.

- Но не еврей. Этого ты не должна была делать. До сих пор я спал по ночам. Теперь я и спать уже не могу. Я ежеминутно вздрагиваю и уже начинаю думать, что в меня вселился бес. Тереза! Я хочу покончить с этим! - изменил тон Пилицкий.

- С чем покончить? О чем ты говоришь?

- Я просто напросто возьму несколько холопов и брошусь на эту банду евреев, мы отрубим несколько голов, а остальные сами разбегутся.