Аркадий Селиванов - Чертополох

За столом Сидоревича сидел полноватый шатен средних лет с подстриженными усами и маленькой, остроконечной бородкой.

— Знакомьтесь, — сказал Сидоревич, — коллеги, Дернов, Никитин… Заказывай, Саша, а я сейчас… Меня рвут на части…

— Я слышал, вы приезжий? — спросил Дернов, добродушно улыбаясь.

— Да, — ответил Никитин.

— И в нашем клубе впервые?

— Здесь? Да.

— Ну, так я вам искренно завидую.

— Чему? — удивился Никитин.

— Я всегда завидую, когда встречаю человека, который еще впервые подходит к какой-нибудь интересной и новой для него стороне жизни.

— Но я это уже видел и раньше, — Никитин кивнул на двери в карточную, — хотя, конечно, и не в таких размерах…

— Нет, вы и сегодня еще не видели. Это лишь внешность игры: крупные ставки, быстрое богатство… Все это лишь внешность, и малоинтересная.

Никитин пожал плечами.

— Да, да, — продолжал Дернов, — и не сегодня, да еще и не скоро, надеюсь, вы увидите главное: однообразную и многогранную, простую и страшно сложную психологию игрока.

— Ну, что, Саша? Заказал ужин? — подбежал Сидоревич. — Нет? Э! Я вижу, вы уже мудрствуете лукаво. Вы, доктор, предложили бы лучше нашему гостю добрую котлету сначала, а уже потом бы и угощали его вашей философией. Ты, Саша, его не очень слушай; он ведь тоже был нашего поля ягодка, а теперь завял и философствует. Дай ему волю, так он сейчас бы потребовал кареты скорой помощи и всех этих лордов и джентльменов, всех нас вкупе отправил бы на десятую версту, в психиатрическую…

Дернов тонко усмехнулся.

— Ну, вам-то лично эта опасность не угрожает. Вас-то я не тронул бы.

Сидоревич поморщился, но тотчас же махнул рукой и закричал:

— Никанор! Что, же ты? Карту, вино, шевелись!..

Никанор бросил свое скучное занятие, выхватил из ведра бутылку, запеленал ее в салфетку и стал разливать в широкие бокалы холодный, бледно-золотистый мумм.

— А вы не играете? — спросил Дернов.

Никитин слегка замялся и порозовел.

— Нет, то есть, играл еще студентом и в карты, и на биллиарде, но потом… не приходилось.

— Где ему! Птенец еще… — сказал Сидоревич. — Да и жены боится. А знаешь, что? Таким, как ты, желторотым, всегда везет вначале. Вот, после ужина, поди и поставь quel-que chose. Пари держу, что возьмешь.

— Нет, не стоит… Да, у меня и денег при себе немного… — улыбнулся Никитин.

— Что значит немного? Хотя бы рубль один есть, и довольно. Я однажды с рубля сделал четыреста.

— Искушайте, искушайте, Мефисто, — засмеялся Дернов. — Счастье коллеги, что он приезжий, а то вы и его втянули бы в болото.

— Ну, уж и болото… Что он может проиграть? Несколько рублей. А выиграть может уйму денег, накупит здесь жене подарков разных, финтифлюшек столичных, да и махнет к своей дражайшей… То-то встретит она его… — Сидоревич захохотал и запел своим bier-басом:

Дернов слегка потянулся и встал.

— Ну, господа, до свидания! — сказал он. — Мне пора бай-бай, — и, пожимая руку Никитина, добавил:

— А все-таки — мой добрый совет, коллега, завтра же укладывайте чемоданы.

Хмурый и кислый петербургский полдень смотрел в окно скромного номера на только что проснувшегося Никитина.

Обычно розовое лицо молодого врача сегодня пожелтело и слегка опухло. Александр Викторович морщился от головной боли, сжимал руками виски и старался припомнить вчерашнее. Закурил папиросу, приподнялся на локте, долго и внимательно рассматривал пестрый дикий рисунок коврика у кровати и вдруг вспомнил.

Вскочил с кровати, бросился в угол к дверям, где на стуле и на полу лежало его платье, сброшенное вчера наскоро, как попало, дрожащими от нетерпения руками обшарил карманы сюртука, вынул небольшой портфель, раскрыл его и засмеялся тихим, радостным смехом большого ребенка.

Он опустился на кровать и, как бы не веря еще своим глазам, точно боясь прогнать волшебный сон, долго перебирал в руках деньги, пересчитывал их, раскладывал по одеялу и позванивал тяжелыми золотыми монетами.

— Шестьсот тридцать бумажками и сорок пять золотом. Ух!.. — шептал Александр Викторович, и широкая счастливая улыбка не сходила с его лица.

Собрал деньги, сунул портфель под подушку, закурил и снова растянулся под одеялом, блаженно жмуря глаза и вспоминая вчерашнюю ночь.

Все было как во сне! Когда ушел Дернов, пили еще вино, кофе и ликеры. За их столом на месте Дернова сидела стройная брюнетка с трагическим лицом и лукавой улыбкой, чокались, пили за ее здоровье, потом ходили с Сидоревичем в карточную и Никитин играл.

Помнится, он стоял у стола и ставил деньги вначале, как автомат, безвольно повинуясь указаниям Сидоревича, и с недоумением видел, как его скромная ставка росла, удваивалась после каждой сдачи карт. Сидоревич, как и всегда, когда ему случалось распоряжаться чужими суммами, проявлял в игре безумную, головокружительную смелость.

Напав на неудачную для банкомета талию, когда начиналась так называемая «раздача», он мог зарезать своими ставками любого банкомета. В таких случаях говорили: «Сидоревич землю роет» и часто просили его снять или уменьшить ставку, но Сидоревич был неумолим, на все просьбы качал отрицательно головой и стоял внутренне кипящий от нетерпения, натянутый, как струна, но внешне — спокойный и невозмутимый. Обычно кончалось тем, что безденежный или трусливый банкомет бросал талию и Сидоревич, не спеша, забирал свои деньги и отходил к другому столу в поисках новой жертвы.

Но так играл Сидоревич только «на чужие», когда же ему случалось играть на свои, он был неузнаваем, сжимался, уменьшал ставки, подолгу выжидал карту, менял табло и, в большинстве случаев, ограничивался мелким выигрышем в несколько рублей. В таких случаях он улыбался, называл себя «курочкой, которая по зернышку клюет»… и хитрыми, умными глазками посматривал на зарвавшихся игроков.

Вчера в сотый раз оправдалась теория Сидоревича, о том, что пижон, играющий впервые, — проиграть не может. Пятнадцать рублей Никитина, через несколько удачных и смелых «ударов» выросли почти в пятьсот и в этот момент Сидоревича позвали в кассу.

— Подожди, я сейчас, — сказал он Никитину и убежал.

Никитин остался у стола, сжимая в руке свое богатство и растерянно улыбаясь.

— Сделайте игру, — громко предложил банкомет и взглянул на Никитина.

Почти не отдавая себе отчета в своих действиях, но повинуясь какому-то внутреннему толчку, Никитин поставил все свои деньги.

— Игра сделана, — сказал банкомет и в наступившей тишине с мягким шелестом ложились пестрые карты.

— Комплект! — произнес чей-то радостно возбужденный голос и ничего еще не понимающий Никитин видел, как банкомет жестом досады бросил карты и вытащил из кармана толстый черный бумажник.