Алексей Тихонов - Девичье поле

— Ах, барышня… ах!.. Ах, барышня… ах!.. — сокрушённо лепечет растерявшаяся Надя. Сама вся в снегу, она начинает торопливо очищать от снега барышнину шубку.

А барышня смеётся, достала из кармана носовой платок и, утерев своё лицо, утирает Надю и шутливо ворчит:

— Ну что: барышня, ах? Ты думаешь, ты одна умеешь в снегу кувыркаться, а я — нет? Вот, погоди-ка, я одна поеду, так туда ли ещё закачусь. Ну, хорошо, хорошо! — говорит она, отирая в последний раз мокрым платком тающий снег на краях рукава.

Павлуха сползал тем временем в сугроб и пыхтит-тащит малыш залетевшую туда, далеко, барышнину муфту.

— Вот молодчина! — внушительно произносит барышня и, беря муфту, дружески, размашисто хлопает парня по плечу.

А сверху, по проложенной рядом с горой дорожке для подъёма, уже спешит-спускается Сергей. Он видел из сторожки, что кто-то прошёл по двору к дому, разглядел серенькую беличью, крытую мехом вверх шубку и такую же серенькую беличью шапочку и муфточку, узнал свою «кошечку»-барышню, накинул на плечи полушубок, забежал на господскую кухню доложить о приезде гостьи и побежал туда, куда она прошла — к горе. Увидав барышню с ребятами около опрокинутых санок, он почтительным поклоном и добродушным смешком приветствовал её:

— Что же это такое-с?.. Кораблекрушение?.. Здравствуйте, барышня. С приездом.

— Здравствуйте, Сергей.

Барышня в свою очередь ласково улыбнулась ему и кивнула головой.

— Что же это: не крива ли гора-то, что она вас завела туда-то? — полушутя, полусерьёзно говорил Сергей, внимательно пробегая взглядом по горе и потом с вопрошающей улыбкой смотря в лицо барышни.

— Нет, дивная гора! Это я виновата. Должно быть разучилась править. А гора — один восторг! Это вы делали, Сергей?

— Так точно.

Барышня, поднимаясь теперь по снежной тропинке вверх, и сбоку оглядывая лоснящуюся гору, сказала:

— Ведь она у вас не ледяная — стальная.

Сергей с довольным видом опять окинул взглядом своё создание и с уверенностью произнёс:

— Так точно.

И, как всегда находчивый, серьёзно добавил:

— Я поливал, а товарищ-мороз ковал. Сегодня всю ночь так-то ли молотом постукивал, что у меня в дворницкой слышно было: стены потрескивали.

Барышня оглянулась на него и с шутливой улыбкой сказала:

— Вы душка, Сергей.

Улыбнулись и тащившиеся сзади с салазками ребята. На рябоватом, заросшем рыжеватой щетиной лице Сергея румянец вдруг стал гуще: от морозу ли, от подъёма ли в гору, от удовольствия ли — не заметил он, когда, почувствовал, как кровь прилила к щекам, и только весело, по солдатской привычке, отрезал:

— Рад стараться.

Барышня продолжала быстро идти впереди него, и он заботливо предупредил:

— Барышня, не оступитесь, поглядывайте под ноги.

Она немного замедлила шаг и сказала:

— Я вам, Сергей, хороших книжек для чтения привезла.

Глаза Сергея заблестели так остро, как будто хотели проникнуть чрез густую шапку темно-русых волос барышни, чтобы ласково заглянуть ей сейчас прямо в лицо, и голос прозвучал мягкими сердечными нотами:

— Вот на этом, барышня, больно спасибо. Это дороже всего.

А сверху от скамейки, другой уже более ласковый и нежный голос, хотя и тоном упрёка, звал её:

— Наташа, что же ты это?.. Здравствуй!

— Мама!.. Прости! Милая, хорошая мама, прости!

Девушка в два, в три прыжка была наверху и обнимала и целовала мать. И мать, распахнув наскоро накинутую на плечи шубку, широко обнимала и крепко целовала свою давно жданную девочку и с счастливым выражением в глазах всматривалась в её лицо, раскрасневшееся и от морозу, и от движения, и от смущения.

— Хороша, нечего сказать! — ласково говорила мать после того, как они, расцеловавшись, пошли к дому. — Все такая же, ничуть не лучше.

— Мамулинька, прости!

— Что захочешь по-своему — ни о ком не подумаешь.

— Эгоистка, мамочка, эгоистка!

Наташа, запустив руку к матери под шубу и обняв её за талию, прижимаясь, говорила тихо-шутливо, как секрет:

— Нет, нет, мамочка, я все время думала! Думала: вот сейчас приду тихонько в переднюю и спрошу таким хорошим-хорошим голоском: «Дома Александра Петровна Гурьева?» И мамочка услышит и в щёлочку посмотрит: кто такая? Вот видишь, и неправда, что я не думала. А тут смотрю — гора… Ну разве я виновата, что вы увидали меня раньше!

— Лина!.. Тётя!.. — громко приветствовала теперь Наташа шедших ей навстречу от крыльца двух худощавых довольно высокого роста женщин, — молодая в одном платье, на старшей накинут на голову и плечи большой байковый платок: видно было, что, при желании поскорее встретить гостью, о выходе на мороз не задумались. Наташа, оставив мать, так же радостно и бойко целовалась и здоровалась теперь с сестрой и тёткой.

— Что же ты не телеграфировала, что приедешь сегодня? — говорила ей серьёзным, деловым тоном Лина. — По твоему письму мы хотели выслать лошадей на станцию завтра.

— А я все дела успела кончить вчера — зачем же мне было ещё торчать в Петербурге. Знала, что возницу на станции найду. Вот уж он и въехал, — сказала она, увидав стоявших на дворе лошадей.

Вещи из саней были вынесены, мужик стоял в ожидании расчёта. Наташа крикнула ему: «Идите на кухню».

— Ну, что, тётя, как ваши куриньки поживают? Плодятся и множатся? — ласково, с немного насмешливой улыбкой, обратилась она теперь к тётке.

Тётка покачала немного головой, как бы с ласковым упрёком за давно знакомую ей насмешку любимой племянницы, и шутливым же тоном ответила:

— Плодятся и множатся. Как будто это тебя так интересует?

— Да, тётя. Я вам сейчас, придём, забавный анекдот расскажу… А может быть, это и рецепт — сельскохозяйственный… Ой, да я озябла!

Она прибавила шагу, идя впереди сестры и тётки к крыльцу. А сзади шла Александра Петровна и любовно смотрела на стройную фигуру дочери, казавшейся такой изящной в её сером беличьем наряде, такой грациозной с своими лёгкими, как у белочки, движениями.

А ещё поодаль, замыкая шествие и уже направляясь к своей дворницкой, Сергей любовно же посмотрел вслед барышне, как-то незаметно для самого себя вздохнул и подумал: «Как царевна в сказке!..»

На пороге гостиной Наташу встречала бабушка. Опираясь на костыль, она, нетерпеливая, выползла, из своей комнаты и пробиралась в переднюю, чтоб хоть чрез стеклянную дверь взглянуть на двор: куда же они все запропастились?

— Сто зе, Валюска, идут? — спрашивала она горничную, уже караулившую в передней у парадной.

— Идут, Ирина Николаевна.

И Варя широко распахнула дверь навстречу морозу. Мороз лёгким облачком ворвался в тепло-натопленную комнату, поклонился отворившей ему девице до земли, да сразу же и облапил её, охальник, косматыми лапами за ноги, аж девку в дрожь бросило. Варя как-то безотчётно отскочила от дверей. А мороз уж и к другой прильнул: вся охваченная морозным облаком вошла, как с неба спустилась, Наташа.