Пётр Гнедич - Деньги

— И потом, — вы такая добрая…

Она упала к ней на шею и зарыдала пуще прежнего.

Когда она немного успокоилась, принесли как раз подогретое рагу. Она выпила рюмку мадеры, поела с наслаждением, выпила стакан чаю и вдруг повалилась на подушку.

— Милочка, — сонным голосом сказала она, — если б вы знали, как я хочу спать. Можно здесь? Зачем стлать постель, не надо. Я вот привалюсь тут, и так мне хорошо будет.

И, не слыша далее ответа Саши, она заснула молодым, безмятежным сном.

Поздно вечером, в тот же день Анатолий явился в свою квартиру, где полновластно поселились его тесть с тёщей и даже успели залить кофеем диванчик в светленьком будуаре Лены. Ему отворила вновь нанятая, совершенно незнакомая горничная и заявила, что господа ложатся спать и никого не принимают. Но поздний посетитель, к крайнему её изумлению сбросив ей на руки пальто сказал: «Повесьте!» — и большими шагами направился в столовую. Madame Петропопуло сидела в ночной кофте, с папильотками на лбу. Перед ней, за потухшим самоваром, сидела младшая дочь с заплаканными глазами. В креслах помещался папаша, сумрачный, в чесунчовом пиджаке, не скрывавшем его почтённое чрево. Когда Анатолий остановился в дверях, и девушка при виде его вскрикнула, оба Петропопуло, как по команде, повернули головы в сторону пришельца и вскрикнули тоже.

— Не стесняйтесь, maman, — развязно проговорил Анатолий, подошёл к ней, взял с подноса её бессильно лежавшую руку, поцеловал, повернулся к своей свояченице и хотел проделать с её рукой то же самое, но по дороге наступил на выросшего перед ним во весь рост Петропопуло.

— Где Лена? — громовым голосом спросил он, страшно выкатив глаза.

— Здорова, благодарю вас, — ответил Анатолий, — завтра приедет к вам, то есть не к вам — а к себе… сюда.

Madame Петропопуло истерически вскрикнула:

— Что вы с ней сделали?

— Мы молиться ездили, — серьёзно ответил он. — Мы были сперва в монастыре, а потом в одной сельской церковке. Мы исповедовались, причастились… Ведь это всегда делается перед свадьбой.

Евстратий Константинович побагровел.

— Понимаю! — хриплым шёпотом заговорил он. — Вы хотели скомпрометировать девушку, это входило в ваш расчёт, — ну, так я ваши планы разрушу.

— Не разрушите, — спокойно возразил товарищ прокурора. — Дело покончено. Вчера вечером нас обвенчали.

Madame Петропопуло вскрикнула ещё раз. К ней присоединилась и mademoiselle Фанни. Фанни охватила мать и они замерли друг у друга в объятиях.

Евстратий Константинович стоял с открытым ртом и разведёнными руками. Анатолий ждал бурного натиска и был на всё готов.

Но, к его изумлению, гнев вдруг сбежал с лица грека. Он придал себе не только не сердитое, но даже скорее ласковое выражение.

— А это правда? — тихо спросил он.

— Я вам покажу документы.

— Зачем же вы тайком? — уже совсем ласково сказал он. — Ну, поздравляю, — целуй меня.

Анатолий на этот раз поцеловал его не без удовольствия.

— Ну, целуй мать и сестру… Полно вам рюмить! — крикнул он на своих.

Анатолий поцеловал богоданную матушку, заодно и сестрицу, которая по-видимому ничего против этого не имела.

— Отчего же вы Лену не привезли? — спрашивала мать. — Где же она. Дайте мне её, дайте сейчас!

— Сейчас она спит, — солгал Анатолий, — а завтра с утра она будет у вас. Она в надёжном месте. Настолько надёжном, что если позволите я останусь ночевать здесь, у вас… или у меня… как хотите.

— Он её зарезал! — вдруг вскрикнула старая гречанка и зашлась слезами.

Фанни кинулась её утешать и давала слово, что Лена наверно не зарезана.

— Пойдём-ка ко мне, — сказал Евстратий Константинович, взяв Анатолия за пуговицу. — Мне поговорить надо с тобой…

«Экий хам, сразу на ты перешёл», — подумал Анатолий, но пошёл вслед за ним к нему, или вернее — в свой собственный кабинет. Тесть сел на его кресло у письменного стола; ему предложил занять кресло, предназначенное для посетителей и опять протянул руки.

— Ещё раз поздравляю, — сказал он, — и от души, от души рад.

«Чему он радуется?» — недоумевал Анатолий.

— Я ещё более рад, — сказал он, — что не встречаю с вашей стороны никакого протеста образу моих действий.

— Да что же мне протестовать? Я ведь только удивляюсь, зачем вам понадобилось вдруг тихонько уезжать из Москвы, скрываться от нас, и всё такое.

— Мне показалось, — возразил прокурор, — что вы были слишком раздражены на меня за эту историю с векселем Тер-Собакина. Я почёл за лучшее не раздражать вас. Вы сказали ведь мне, что хотите отложить свадьбу. А я откладывать её не хотел.

— Гм… — сказал грек. — Но всё-таки я не понимаю: вы, кажется, действовали несколько легкомысленно… Ну — она-то очень ведь глупа… Ну, а ты, — человек судейский. Ты должен был подумать, что идёшь на риск.

— На какой? — притворился Анатолий удивлённым.

— Да ведь у нас условие было, что я и векселя, и деньги дам в день свадьбы… А день-то свадьбы прошёл.

Анатолий усмехнулся.

— Так вы не дадите теперь?

Грек тоже засмеялся и потрепал зятя по коленке.

— Шутник ты у меня. Ну, зачем теперь я тебе буду давать деньги и документы, коль скоро ты и так женился?

— У меня есть письмо, написанное вашей рукой, где вы обязались мне уплатить после свадьбы…

— Да ведь это хорошо — обязался. Когда я обязывался, у меня были деньги, а теперь нет. Из чего же я тебе уплачивать буду? Ведь ты в суд на меня не подашь?

— Отчего же? Может быть и подам. Это от вас зависит.

Евстратий Константинович несколько наклонил набок голову и как-то по собачьи посмотрел на зятя. Потом он похлопал его опять по коленке и вдруг сказал:

— Говори мне «ты», — зачем ты «выкаешь». Ведь родные теперь?

— Нет уж сперва мы дела покончим, а потом на ты перейдём, — сурово сказал Анатолий.

— Не по-родственному, не по-родственному! — покрутил головою старик. — У нас, среди греков, так не делается. Мы это считаем нехорошо, неприлично.

Он вздохнул и отёр платком затылок.

— Вы зачем собственно ко мне приехали? — спросил он.

— А вы зачем меня сюда позвали, в мой кабинет? — спросил Анатолий, чувствуя, что нервы его натягиваются всё больше.

— Я хочу ваше намерение узнать.

— А я ваше. Я хочу привезти сюда завтра жену, сам переехать, уплатить все счета, получить все векселя и деньги, и затем мирно, по-родственному зажить с вами, считая вас в этой квартире дорогими гостями.

— Ну, что ж, — сказал старик, — долги я заплачу. Векселя напишу, но только на имя дочери, а не на ваше. Пусть она вам бланки ставит, коли хочет, вам ещё лучше будет. А деньгами больше трехсот рублей в месяц я платить не буду.

— Да вы с ума сошли, а квартира эта?

— Квартиру всегда передать можно.