Георгий Чулков - Метель

Но, несмотря на тишину, светившуюся и во взгляде, и в улыбке Танечки, было что-то в этой девушке непокорное и гордое. И даже как будто бы, чем она светлее и тише смотрела на вас, тем легче было заметить в ней тайную ее гордость. А ведь ей было тогда всего только восемнадцать лет. Была, должно быть, у нее неслабая воля, но этим вовсе не умалялась ее женственность. Даже напротив, все в ней было женственно прежде всего, и даже сама гордость ее была гордость целомудренная и женственная.

Вот какая была Танечка Полянова.

Еще не зажигали ламп и свечей в квартире Поляновых. В просторных, пустых комнатах было темно, неуютно и скучно. Александр Петрович давно уж бросил кисти. Анна Николаевна уныло валялась на диване.

— А что есть у нас обед сегодня? — спросил Александр Петрович нерешительно.

— Конечно, нет. Ведь, ты знаешь, что Маша в деревне. Я думала, что ты принесешь денег и мы пообедаем в ресторане, — капризно и лениво отозвалась Анна Николаевна. — Ах, поехать бы куда-нибудь. Мне, Саша, хочется огней и музыки.

— Но ведь у нас только пять рублей, — нахмурился Александр Петрович. — Я уж не знаю как.

— У меня есть деньги. Я за урок получила, — сказала Танечка, вынимая портмоне и протягивая Полянову двадцатипятирублевую бумажку.

Александр Петрович смущенно взял ее.

— Я тебе, Танечка, завтра отдам. Так едем, значит, — улыбнулся он жене, довольный, по-видимому, что пока все уладилось и можно куда-то ехать и не думать ни о чем до завтрашнего дня.

И Анна Николаевна оживилась:

— Едем, едем… И ты с нами, Танечка?

— Нет, я дома останусь. Ко мне придут.

Через несколько минут супруги Поляновы, покинув свою мрачную квартиру, ехали на извозчике к Альберту.

Князь Алексей Григорьевич Нерадов вовсе не ожидал, что обстоятельства сложатся так, как они тогда сложились. Больше всего он дорожил душевным спокойствием, а спокойствие как раз и было нарушено. Князь надеялся, что те жуткие дни, когда у него были с княгинею последние объяснения, не повторятся никогда, а между тем прошло пятнадцать лет и вот снова возникает та прежняя тревога, но совсем по-иному и как-то совсем неожиданно и с другой стороны. Тогда князю было около сорока лет. Тогда все эти потрясения легче было перенести; а теперь года уж не те и душа как-то стала требовательнее. Несмотря на всю свою мудрость и даже на оккультные свои сведения, князь ощущал чрезвычайное душевное смятение. Когда он расстался с княгинею, пришлось поневоле расстаться и с сыном, Горею. Ему было тогда шесть лет. Князь любил русоволосого кудрявого мальчика с огромными и грустными, как у матери, глазами. Было больно не видеть его. А это потребовала княгиня с такой непримиримою решительностью, что князю ничего другого не оставалось, как подчиниться. Тогда он не смел спорить. Уж очень тяжкие были у него на душе грехи, и притом княгиня неожиданно уличила его в некоторых поступках, совсем низких и даже смешных. А ведь князь любил жену, но была в нем какая-то странная жажда все новых и новых впечатлений, какое-то странное любопытство, непрестанно уводившее его от семейного очага.

Теперь все изменилось. Князю были не нужны новые любовные опыты, хотя, несмотря на свои пятьдесят пять лет, он мог еще нравиться женщинам, да и сам это знал. Но князь решительно теперь потерял вкус к жизни. А тут еще эти привидения , как князь называл свои старые дела, возникшие вдруг и так неожиданно, и в такой чрезвычайной сложности.

Князь вдруг почувствовал свое полное одиночество. Неужели советоваться с Ольгой Матвеевной Аврориной? Он представил себе эту даму, ее мягкий усыпляющий голос и все эти ее давно ему знакомые оккультные приемы, какими непременно она воспользуется, чтобы вернуть его душу на путь мудрости и познания тайны. Но князь чувствовал, что теософия не облегчит ему теперь его судьбы. Да он и не мог открыть Ольге Матвеевне некоторые обстоятельства из биографии своей по той простой причине, что пришлось бы при этом назвать иные имена и коснуться дел чужих, на что у него не было согласия особ, заинтересованных в этих делах. Но он решил тогда же совсем иначе воспользоваться покорным к нему расположением госпожи Аврориной.

Когда князь выпроводил из своего кабинета господина Сусликова, он сел в кресло, запрокинул свою все еще красивую голову на мягкую спинку и задумался. Неизменная ироническая улыбка исчезла с его лица. Не до иронии ему теперь было. Он живо представил себе, как несколько лет тому назад с большим трудом устроил он свиданье с своим сыном. Тогда Игорю было четырнадцать лет. Мальчик пришел к нему на петербургскую квартиру. Никогда не терявший головы князь на этот раз совсем смутился. С большим трудом утаил он от сына это крайнее свое смущение. Утаил ли? Он и сейчас не был в том уверен. Четырнадцатилетний князь оказался мальчиком не совсем обыкновенным. Сначала отцу показалось, что он не очень развит, худо соображает и как будто несколько наивен, но, присмотревшись и прислушавшись, князь пришел к выводу совсем иному. К концу свидания у них завязалась беседа на довольно ответственную тему и мальчик вдруг обнаружил некоторые мысли, вовсе уж не детские. Выяснилось тут же, что молодой князь весьма начитан. Но, делая все эти «открытия», князь чувствовал, что, хотя все это и так, однако в этом мальчике «что-то неблагополучно». Поразило князя и то между прочим, что мальчик, по-видимому, отнесся к нему без предубеждения, но и без малейшего уважения. Это князь очень почувствовал, хотя мальчик держал себя в высшей степени почтительно и кротко.

Хотелось очень князю узнать от мальчика что-нибудь о княгине, а также о мистере Джемсе, но Горя вдруг стал выражаться неясно и даже загадочно и князь утвердился в мнении, что этот отрок не совсем простоват. А между тем мистер Джемс интересовал князя. Этот англичанин появился около княгини года через два после того, как она покинула мужа. Познакомилась она с ним во время заграничного путешествия, в Швейцарии, когда Горя однажды заболел и княгиня чрезвычайно растерялась. Этот мистер Джемс оказал ей тогда большие услуги и с необыкновенным великодушием ухаживал за больным мальчиком. Вскоре мистер приехал в Россию, а через несколько месяцев поселился в царскосельской квартире княгини. Он следил за воспитанием молодого князя, хотя по профессии своей не был педагогом. Мистер Джемс, как потом узнал князь, писал в течение нескольких лет книгу о России, а ранее, до знакомства с княгиней, было им напечатано в Лондоне, обратившее на себя внимание, большое ученое сочинение о древней и новой Японии. Между прочим, мистер Джемс, хотя и не был богат, материально чувствовал себя независимым: он состоял постоянным корреспондентом какой-то большой лондонской газеты.