Михаил Чернолусский - Под твоим небом

Андрей соскочил на землю.

- Здравствуйте, Антон Миронович.

Пожав руку, председатель заглянул во внутрь автобуса.

- Ты один, выходит?

- Федор в Лобановке сошел, приведет на похороны дружков Петра.

- Это когда же?

- То есть как - когда?.. Завтра похороны?

- Ну, да... - Антон Миронович явно хотел о чем-то сказать и не решался, поэтому казался рассеянным. - А меня помнишь, значит?

- Как не помнить. Редко, но бывал в Ясеневках.

Подошел водитель.

- Куда гроб-то?

Мирон Миронович не успел ответить. По дороге, поднимая невысоким старческим шагом пыль, бежала Павлина Степановна, сопровождаемая ватагой мальчишек, которые, должно быть, и донесли ей, что автобус прибыл.

Старуха без слов, без вскриков бежала, вытянув вперед руки, словно торопилась к живому сыну, чтоб обнять его, утешиться лаской.

А метрах в ста от Павлины, догоняя ее, бежала по обочине, не пыля, Лариса Халимаки. Андрей и ее узнал - легкая, она бежала как заядлый спортсмен. Заела совесть у Макара, прислал жену.

Павлина Степановна, подбежав к Андрею, уткнулась ему в грудь головой и тут же, - Андрей не успел ничего ей сказать, - кинулась к дверцам машины.

Мирон Миронович помог ей влезть в автобус.

Старуха обняла гроб, прижалась щекой к крышке, и все услыхали ее слова:

- Сыночек мой родный... Сыночек... Приехал...

Андрей полез в автобус следом за старухой, боясь, как бы та от слабости не упала. Мирон Миронович задержал Андрея в дверцах.

- Ладно, слышь. Повезем домой. Не даст она в церкви оставить...

И Андрей понял, что - не даст. "Приехал", - сказала Павлина Степановна. По русскому обычаю старики Зацепины поставят гроб на стол в хате, и будет мать до утра с сыном, как с живым, тихо, в слезах разговаривать, а утром придут соседи, попрощаются с покойным, и любой прохожий зайдет, сняв фуражку, постоит в дверях, поклонится сидящему чуть поодаль от гроба Семену Никифоровичу и уйдет, уступая место новому человеку. И в этой тишине, в продуманной до мелочей процедуре прощания, с горящей лампадой в углу, не погаснет родительская скорбь, но приутихнут люди, головой и сердцем поняв меру и срок всему живому на свете. Не уменьшится горе, но согласится сознание с неизбежностью конца. Уж не подумал ли об этом Петро, когда наказывал Люде похоронить его в Ясеневке? Трагическая новость о кончине сына подкосила бы стариков, отняла у них последние силы, а так, похороненный на родине, Петр и безмолвный высказал родным и родине свою любовь и преданность...

Заполночь сосед Соломка увел Андрея к себе, чтоб чаем напоить и на пару часов уложить в постель. Дорогой старик сообщил, что Мирон Миронович снарядил подводу в Ропск за Павлой - телеграмму дала, что приезжает.

Андрей встретил это сообщение как само собой разумеющееся. Еще бы Павла не приехала хоронить дядю Петра, который так любил ее. Соломка восхищался Павлой - и умна, мол, она, и сердечна, и красива. Потом, пока они шли Вавила Тимофеевич и про Петра много говорил. Хотя у Андрея разболелась голова, чему, конечно, нельзя было удивляться - столько событий пережито, - но он следил за мыслью старика. Получалось, что тот вроде бы оправдывался. "Крут был парень, - вспоминал Вавила Тимофеевич,- я ему слово, он мне три. Как же, говорю, это получается? Не лучше ли тебе, Петро, чем пушки новые придумывать, землицу-матушку на родине обрабатывать? Все, мол, говорю я ему, переменится, а крестьянский труд извечен: быть хлебу, быть мужику русскому. Он тут оборвал меня и в крик: глуп, мол, ты, старик, из ума выжил. Во как..."

Не в тот час, когда можно слушать, заговорил Соломка, а унять его было невозможно. Старик не замолк даже, когда к дому своему подошел.

До крайней степени уставший, разморенный теплым чаем Андрей, едва он забрался после разговоров на полати, куда были брошены старая шуба и подушка, тут же не подвластный себе заснул. Только в последний миг перед сном успел подумать: а не Соломка ли все же пробудил в нас нашу совесть и подсказал Петру его последнее решение быть похороненным в родной Ясеневке?

6

Семен Никифорович шел за гробом рядом с Павлой. Внучка держала его под руку. Он был угрюм, глядел себе под ноги. Лицо его казалось безучастным к тому, что происходит. Там, на поле, вчера он в ярости попытался бросить вызов судьбе, а сейчас старому, много повидавшему на свете человеку ни к чему было выказывать свои страдания - беда свершилась.

А рослую стройную Павлу посторонний человек никогда бы не принял за внучку шагающего рядом с ней человека: в черном платье и черной шали вероятно, материнской, - Павла казалась намного старше своих лет, - только румянец на лице, который даже в день похорон не исчез, выдавал ее молодость.

Андрей и Мирон Миронович шли следом за Павлой и стариком. А совсем впереди, сразу за гробом - Павлина Степановна с невестками. Андрей видел, как сгорбилась Люда, и ему передалось ее страдание, она не плакала ни вчера, ни сегодня, все горе держала в себе и сейчас, видно, крепилась изо всех сил, так что в конце концов старая Павлина, сама еле волочащая ноги, взяла Люду по руку, чтоб поддержать ее. Вслух плакала только Лариса, и это раздражало Андрея.

Гроб везли на телеге, потому что расстояние от Зацепинского дома до кладбища было не менее трех километров.

Андрей не увидел Федора в процессии и оглянулся. Его ослепило солнце. Оно светило в спину идущим на кладбище людям и, значит, освещало открытый гроб. Словно бы для того, - подумал Андрей, - чтоб Петро в последний раз полюбовался красотой Ясеневского неба.

Обидно было за короткую человеческую жизнь, когда так богата природа красотой - неистребимой, доступной всем, - живите, люди, хоть по тысяче лет, и красоты этой не убудет, хватит на всех.

Больно кольнуло у Андрея в груди. Но он не отвернулся, продолжал, сощурившись, вглядываться в толпу. И увидел наконец Федора. Он шел рядом с полной русоволосой женщиной, которая, как Павла, покрылась чуть ли не до бровей черной шалью, чтоб как-то спрятать свою женскую красоту, тот же дар природы, - но во всем ее облике, в ее походке, в осанке, во всех самых незаметных ее жестах, - она тихо переговаривалась с Федором,- все легко замечали, до чего прекрасна эта не совсем уже молодая русская крестьянка. Андрей удивился - кто это? Но быстро понял: Марьюшка! Та самая, из Лобановки!

"Федя, Федя,- подумал Андрей,- и столько лет ты искал замену своей любви"...

Мирон Миронович легонько подтолкнул Андрея локтем.

- Кого ищешь?.. На ноги хоть не наступай.

Андрей промолчал.

- Корреспондент из газеты приехал, - опять прошептал Мирон Миронович. - И председатель - бросил совещание, прискакал.

- Ну и что?

- Митинг надо провести на кладбище. Фронтовика хороним. А старик уперся - ни в какую.