П. Гнедич - Семнадцать рассказов (сборник)

— Ничего, выдержит!

Предчувствие близкой беды беспокоило Крутогорова. У него неотвязно вертелась в голове мысль: что если «Тень» от внезапного толчка упадёт — этакая махинища рухнет! Архипелагов говорит, что он на коньках умеет, — да ведь это всё не то…

Однако занавес пришлось поднимать. Крутогоров закутался в потёртый бархатный плащ и опустил грустный взгляд долу; изредка он его поднимал, и встречался взорами с коммерсанткой Снежковой — Снежкова порывисто дышала, впившись в бинокль. Её пышная грудь и обнажённые плечи трепетали, брильянты горели огнями на шее. Даже веер что лежал у неё на коленях, привязанный серебряным жгутом к талии, — и тот припрыгивал. Она чувствовала, что Крутогоров играет только для неё, для неё одной…

Весь монолог он прочёл, обращаясь к её ложе. И как он глядел, ах как он глядел на неё в эти минуты! Сколько чувства, страсти было вложено в него!.. И никому в зале и в голову не пришло, что принц в это время думает: «Не сплоховала бы только подлец-тень…»

Перемена декорации. Театр гремит. Аплодисменты. Аплодируют все, даже дамы, — а Снежкова усерднее всех. Крутогоров посылает ей специальный поклон. Он поразил её в самое сердце. Победа! Победа!

На сцене бьёт полночь. Принц кутается от холода; за сценой вальс и пушечные выстрелы. Гамлет с трепетом, украдкой посматривает в ту сторону, откуда должен выехать его покойный родитель Он с ужасом думает: «А что если тележку не смазали, и колёса будут пищать на каждом повороте?..»

Но вот шепелявый Горацио схватывает его за руку: «Смотрите, принц, — идёт!»

Гамлет глянул, — и, действительно, в ужасе опустился на землю.

Длинная, сухая, бесформенно-серая фигура, озарённая электричеством, приближалась к нему. Она приближалась порывистыми толчками, по мере того как плотники дёргали за верёвки. Что ни толчок, с «Тенью» делались судороги: она, соблюдая равновесие, приседала, кланялась во все стороны, балансировала то на одной ноге, то на другой, махая копьём, — ну словом мучилась от необычайных страданий. Но лицо её было мертвенно и безжизненно…

Это было действительно страшно. Крутогоров кое-как прочёл свой монолог, и приготовился к речи призрака…

Дошла очередь говорить ему… Призрак крякнул, да так, что у бедного принца волосы стали дыбом. Мало того, он отплюнулся в сторону, и вытерев губы пробасил:

— Взгляни мне на лицо!..

Но принц не решался взглянуть, тем более, что сплошной хохот стоял в зале… Он в адских муках лежал у ног тени и ждал — скоро ли, скоро ли, скоро ли конец!

А «Тень» не смущалась нисколько, — она чудесно читала свой монолог, всё повышая и повышая голос почти до степени громового раската:

Глаза при электричестве горели зловещим, фантастическим блеском… В театре притихли, успокоились: за кулисами дарило безмолвие, даже в коридорах, в швейцарских слышны были могучие перекаты. В первых рядах раздавалось сдержанное «браво, браво!».

Но принц, лёжа во прахе, думал об одном: «Господи! опять его потянут, опять он закувыркается…»

…Прощай, прощай, прощай, -

гудело над ним —

И помни об отце, безвременно погибшем.

Плотник потянул верёвку, «Тень» внезапно присела, потом выпрямилась, крякнула, подалась вперёд, попала копьём в дерево, покачнулась, поправила съехавший шлем, и в корчах поехала далее…

Всё пропало! Театр стонал от хохота… Хохотала до слёз и коммерсантка Снежкова…

1885 г.

Посетитель, которого капельдинер ввёл в «контору», был гладко выбритый, несколько подслеповатый старик, с какой-то растерянностью на морщинистом лице и суетливой предупредительностью движений.

Иван Фёдорович Колокольцев, антрепренёр театра, высокий, неуклюжий господин с растрёпанной шевелюрой и длинной дряблой шеей, посмотрел на него несколько подозрительно.

— Три раза был у вас, Иван Фёдорович, — заговорил старик, — и не мог добиться у вас аудиенции. Между тем, имею до вас дело безотлагательной надобности.

Ивана Фёдоровича эта «безотлагательная надобность» по-видимому интересовала очень мало. Он небрежным жестом предложил гостю сесть на старый клеёнчатый стул, и сам сел тут же, у чёрного обтёртого стола, заменявшего в конторе бюро.

— Я ведь очень занят, — возразил он, выдвигая из стола ящик с бумагами, и шаря что-то по углам. — Вы господин Курепин, если не ошибаюсь?

— Да-с.

— Вы не родственник актрисы Курепиной, что два года тому назад сгорела на сцене Бобыльского театра?

— Я отец…

Иван Фёдорович поднял на него глаза; руки его перестали шарить. Что-то похожее на сочувствие загорелось в этом взгляде. Но оно тотчас же сменилось прежним холодным блеском. «Чёрт возьми, не на бедность ли пришёл просить», — невольно мелькнуло у него в голове.

— Я знал вашу дочь, — заговорил он, отгоняя от себя неприятную мысль о вспомоществовании. — Прекрасная была актриса, да и женщина прекрасная…

— Ах, что это было за существо! — невольно вырвалось у старика. — Нету, Иван Фёдорович, нету теперь таких…

— Она служила у меня, — продолжал Колокольцев, всё шаря в ящике, — полтора сезона служила. Хорошая была актриса, чудесная. Не случись с ней этого несчастья, я всегда с удовольствием бы заключил с ней условие.

Он нашёл то, что по-видимому искал, какую-то бумажку, и помакнув ржавое перо в банку, заменявшую чернильницу, стал что-то царапать.

— Да, — говорил он, не открывая глаз от пера, — да, мы с нею друзья были, большие друзья. — У неё девочка была крохотная, — где же она теперь?

— Внучка со мною.

— А!.. И что же, скажите, оставила ваша дочь после себя что-нибудь?

— Пустяки-с. Деньгами рублей двести, — да вещами. Деньги ушли на внучку, а вещи я припрятал в надёжные руки — дал слово не трогать: вырастет внучка — тогда и получит.

— А-а, похвально, похвально…

Иван Фёдорович хвалил своего гостя полумашинально, потому что глаза всё-таки не открывались от клочка бумаги.

— Но вообще мы в ужасном положении, — продолжал Курепин. — И если вы действительно, как говорите, были другом покойной Нади…

«Так и есть, так и есть», — подумал Колокольцев, и брови его сморщились, а ржавое перо ещё скорее запрыгало по бумаге.

— Помогите, Иван Фёдорович. Господь вас не оставит. На картофель и яйца денег нет. Девочка только и питается что чаем. Ведь растёт она, ей пища нужна питательная… Я ведь не денег у вас прошу, — быстро прибавил он, — а местечко хоть какое-нибудь, хоть плохенькое…

— Вы актёр разве? — удивился Колокольцев, и даже глаза на этот раз поднял.

— Как же-с, игрывать доводилось, и много игрывать. Теперь уж я лет десять не выходил на сцену… А прежде я далеко небезызвестен был.