Михаил Зощенко - Вспоминая Михаила Зощенко

События относятся к 1934 году, когда я работал редактором современной художественной литературы в Ленинградском отделении Гослитиздата. Кто в Ленинграде не знает расположенное в самом центре, на Невском, великолепное здание оригинальной архитектуры, крышу которого венчает модель земного шара, как бы вознесенная в небо и парящая над окружающими домами! Здесь когда-то давно, как иногда еще вспоминают городские старожилы, правил богатейший фабрикант Зингер, торговавший швейными машинами, а в советские годы прочно обосновались многочисленные книжные издательства, а также усердно посещаемый горожанами книжный магазин. Проходя теперь мимо Дома книги (а это случается все реже и реже), я каждый раз останавливаюсь у входа, хотя бы на несколько минут, чтобы окинуть взглядом витрины и ряды больших красивых окон - там, на четвертом этаже, помещалась когда-то моя редакция. Комната была небольшая, тесно уставленная письменными столами и не располагающая из-за суеты и шума к сосредоточенной работе над авторской рукописью или очередной корректурой. И все же здесь выпадали часы и минуты полной отдачи, когда рождалось у нас счастливое чувство настоящего приобщения к литературным делам, к писательским заботам и радостям. Писатели приходили к нам самые разные: и "тузы" (или "небожители" - по тогдашней нашей терминологии), и "младенцы", и "середняки"; приходили и в приемные и в неприемные часы, по делам и без дела - просто потолкаться среди своей братии, узнать новости, напомнить о себе. "Тузы", - скажем, Алексей Толстой, Ольга Форш, Алексей Чапыгин, Борис Лавренев, - жаловали к нам не часто и, не задерживаясь особенно, продолжали свой путь обычно в сторону директорского кабинета. Появление знаменитости мы легко опознавали по шуму голосов, приветствий, восклицаний, которые, возникнув еще на лестнице и в коридорах, сопровождали почетного гостя до самой нашей двери. Но бывали случаи и другого рода. Запомнились, например, длительные посещения Вячеслава Шишкова, упорно работавшего тогда над новой редакцией своего большого романа "Угрюм-река". Он приходил всегда в шляпе, тщательно одетый в добротный костюм, иногда с палкой в руке; вынув старые часы из жилетного кармана, отмечал время, когда мы садились за стол, начинали работу. А работа над новым текстом романа шла трудно, было много вариантов, были споры, разногласия...

Приход Зощенко (которого мы тоже относили к "небожителям", хотя и молодым) был связан с одним интересным начинанием, предпринятым издательством в 1934 году. Было решено начать выпуск "Библиотеки начинающего читателя", а открыть серию - сборником рассказов Зощенко, редактирование которого было поручено мне. Как и полагается в таких случаях, я пригласил Михаила Михайловича зайти, чтобы познакомить его с издательской инициативой и узнать, что он думает по этому поводу. Но Зощенко почему-то не заходил, и я в конце концов принялся действовать самостоятельно. Мне тогда показалось, что автор попросту не проявляет должного интереса к "Библиотеке" и к факту своего участия в ней. И в самом деле, что могло добавить к репутации писателя появление в свет этого более чем скромного, незатейливого издания? Имя автора в те годы крупной звездой уже сияло на небосклоне литературы: нарасхват читались его сборники "Аристократка", "Веселая жизнь", "Собачий нюх", "Обезьяний язык" и другие... Да что там сборники! Издательство "Прибой" уже успело выпустить солидное Собрание сочинений Зощенко, а литературоведы принялись всерьез исследовать его сочинения... Однако выводы, сделанные мною из факта неявки писателя, были неверными, поспешными.

Оказалось, знаменитый мастер явно заинтересован своим участием в "Библиотеке". Он стал справляться о намеченных сроках прохождения книги, дате выпуска, характере оформления и даже заходил для этого в издательство. Правда, посещения эти казались нам необычными по своему сугубо деловому стилю. Не в пример большинству других посетителей, Михаил Михайлович не "задерживался" за столом, а, оставаясь стоять, глуховатым голосом задавал свои вопросы и, получив ответ, сразу вежливо прощался и не торопясь покидал комнату. Лицо его при этом казалось замкнутым, хмурым.

И вот наступил тот момент, которого с нетерпением ждут и авторы, и редакторы: на стол ложится "сигнальный экземпляр" - аккуратно сброшюрованная, одетая в обложку, только что поступившая из типографии, "горяченькая" книга. Пришел Зощенко. Присев поближе, взял ее со стола. В его смуглых руках тонкий сборничек рассказов показался мне еще более тонким и скромным, чем был на самом деле. Нахмурившись, Михаил Михайлович потрогал мягкую серую обложку сборника, на которой у ее верхнего края четко стояло: "Библиотека начинающего читателя", скользнул взглядом по портрету (рисунку в профиль известного ленинградского художника Н. Радлова) и заглянул в "Содержание", как бы проверяя, все ли шестнадцать включенных в сборник рассказов на месте. После этого он принялся внимательно читать небольшое предисловие, но вдруг оторвался от чтения и каким-то странным невидящим взглядом посмотрел на меня. Лицо его меня поразило: "хмурый" Зощенко улыбался.

- Кто сочинил это предисловие?

Вопрос бросил меня в жар... Я сказал, что вступительная заметка написана по инициативе издательства, считающего, что она поможет неопытному читателю разобраться в нелегком для понимания творчестве автора. "Неужели Зощенко недоволен предисловием?" - мелькнула тревожная мысль.

- Михаил Михайлович, вы чем-то недовольны?

- Нет, что вы! Совсем наоборот. Вы хорошо написали, правильно написали. "Помочь неопытному читателю..."

Он по-настоящему был взволнован. С лица его не сходила улыбка.

- Говорят, что я мрачен, не вижу вокруг ничего светлого, положительного. Чушь это! А вы правильно заметили...

Я не сразу сообразил, что конкретно, какие слова в предисловии имел он в виду, и сидел молча, смущенный...

В заметке было сказано о зощенковских героях, что они "еще не освободились от мещанских взглядов, чувств, мелкособственнических стремлений". А после этого шел такой текст: "Но наряду с этими рассказами имеются здесь и такие, которые не построены только на обличении, а показывают и положительного героя ("Испытание героев") или просто повествуют о занимательном, смешном случае ("Удивительная профессия", "Приятная встреча").

Такое деление рассказов в книге не случайное, а характеризует рассказы Зощенко вообще..."

Конечно, "классификацию" рассказов, намеченную в этих строчках, вряд ли можно назвать строго научной, но именно они, эти строчки, так обрадовали, взволновали писателя. Он почувствовал в них признание гуманизма, человечности его творчества, правдивости изображения жизни. Зощенко страстно хотел, чтобы его правильно понимали, воспринимали по "большому счету" литературы, не опошляли. И особенно заботился о том, чтобы его понимали читатели - все читатели, в том числе и "начинающие"! Перечитывая после ухода писателя предисловие к книге, я воспринимал его по-новому, как бы от имени самого художника: я слышал еще его живой голос, видел улыбку...