Виктория Токарева - Уик-энд

Нагрузки - ходьба. В Москве она забыла про транспорт, везде ходила пешком, покрывала в день по тридцать километров. На субботу и воскресенье выезжала за город - и эти же расстояния на свежем воздухе.

Когда Нинон видела, что пора возвращаться, а не хватает километров, она специально сбивалась в пути. Мы кружили и блуждали, как партизаны. Выбившись из сил, садились на сваленную березу.

Нинон может разговаривать только на одну тему: о своем муже Севке. С ее слов - это сексуальный гигант, она была с ним счастлива как ни с кем, и если изменяла - только в отместку. Их отношения с Севкой - это чередование бешеных ссор и бешеных совокуплений. Середины не было. По гороскопу Нинон змея, а Севка тигр. Это абсолютно несовместное сочетание. Змея норовит ужалить исподтишка, а тигр сожрать в открытую. Вот они и разошлись. Но после Севки Нинон выпала на холод. Треснула душа, как если бы раскаленное окунуть в ледяное. Поэтому Нинон заболела. Но она не умрет. Выживет ему назло.

Мы с Нинон поднимаемся и идем дальше, Севке назло. Тигр думает, что он уничтожил змею, наступил на нее лапой. Нет. Она выскользнула и вперед, вперед...

И я следом за Нинон, а куда деваться? Я в основном молчу, в диалог не вступаю. Мне и рассказывать нечего. Мой муж - мой первый и единственный мужчина. А я у него - единственная женщина. Бывает и так.

- Ты ему никогда не изменяла? - поражается Нинон.

- Я верующая. Нам это нельзя, - оправдываюсь я.

- Ерунда. Православие разрешает грешить и каяться.

- Значит, русским можно, а татарам нельзя? - уточняю я.

- Можно всем. Без страстей жизнь скучна.

Я подумала: "А со страстями получается стадия 2-6". Но промолчала.

В брежневские времена не было казино, ночных клубов. Никаких развлечений. Левые романы - это единственное, что было доступно советским гражданам. Многие ныряли в левые романы от скуки, от невостребованности. Это как бы часть социума.

Мы движемся совершенно одни по снежному полю. Если посмотреть сверху - две черные точки на белом.

Я не ропщу. Мы скованы одной цепью - дружбой.

К двум часам мы возвращаемся на дачу - морозные, проветренные и голодные. Хочется есть, есть, есть...

Нинон разрешает себе лепесток мяса, кучку капусты и кусочек черного хлеба, который я называю "сто двадцать пять блокадных грамм".

Я в это время ем кусок жареной печенки величиной с мужскую галошу.

- Ужас... - пугается Нинон. - Печень вырабатывает холестерин. Ты ешь сплошной холестерин.

Звонит телефон. Ей звонят, она звонит. Ей все нужны, и она нужна всем. Нинон - как волнорез, о который разбиваются многие волны. Ее приглашают в гости, в театр, на выставку. Ее хотят видеть, слышать и вдыхать. Нинон пользуется успехом. Успех - это насыщенная гордость. Нинон полна гордостью до краев и забывает о своих неприятностях и даже о болезни.

Таково защитное свойство человеческой психики.

После еды вырабатывается гормон покоя. Мы ложимся и засыпаем. В Испании это называется сиеста.

За три года такой жизни я похудела, окрепла и помолодела. Все это замечают. Даже мои ученики.

Наступила перестройка и принесла свой сюжет и свои декорации.

Дети Нинон выросли. Им двадцать и двадцать один. Сын влюбился в немку и уехал в Германию. Дочь завела себе друга по имени Олег, и они стали жить вместе в центре Москвы.

У меня все по-старому, кроме учеников. Ученики сдают выпускные экзамены и исчезают во времени. Ученики текут, как вода, как река, как сама жизнь.

Мы по-прежнему ездим с Нинон на уик-энды. Дача прежняя, прогулки те же самые, но не по снегу, а по изумрудной траве.

Лето. Шагается легко. Нинон жалуется по обыкновению, а я слушаю. "Кому повем печаль мою..."

Нинон живет одна. Это хорошо, поскольку никто не мучает. Но и плохо, потому что все - не по ее.

Друг Сони занимается бизнесом: купи-продай... Что он продает, что покупает - непонятно. Единственная мечта Нинон, чтобы этого Олега не было в помине. Пусть бросит Соню или в крайнем случае - пусть его отстрелят.

Так и случилось. Нинон накаркала. Приманила несчастье. Однажды Олег вошел в лифт. В лифте стоял невысокий мужичок и улыбался.

- Вам на какой? - спросил Олег.

- На последний, - отозвался мужичок.

Олег нажал свою кнопку с цифрой "пять". Лифт начал подниматься. Мужичок выстрелил, не переставая улыбаться. Пуля попала в середину тела, между грудью и животом.

Лифт остановился на пятом этаже. Мужичок вышел и, насвистывая, побежал вниз. А Олег выполз на площадку и успел позвонить в дверь. Соня открыла, и ей на руки осел любимый, окровавленный, теряющий сознание. Как в кино.

Соня позвонила матери, а уж потом в "Скорую". Нинон ринулась в спасение ненавистного ей Олега. Она доставала по своим каналам редчайшие лекарства, платила бешеные деньги, при ее-то жадности.

Олег выжил. Они с Соней уехали в Швейцарию отдыхать. Значит, было на что. Настроение у Олега было жуткое. Он буквально заглянул смерти в лицо и боялся, что это повторится.

Видно, что-то не то продавал. Но все обошлось. Ему позвонили и сказали: выжил - твоя удача. Живи. Но больше дорогу нам не переходи. Мы это не любим. Олег поклялся, что больше дорогу не перейдет, будет держаться подальше.

Жизнь вошла в свое русло. Нинон снова стала ненавидеть Олега.

- Это человек не нашего круга, - возмущается Нинон.

- Сейчас круги перемешались, - говорю я. И это правда.

- Моя мать из глухомани вышла замуж за городского. Это был путь наверх. Я поднялась еще выше. Я знаю пять языков. Моя дочь должна была подняться выше меня. Или хотя бы на уровне. А она... Пала ниже, чем мать. Та хоть трудом зарабатывала, а этот ворует. Зачем я его спасала? Думаешь, он мне благодарен?

- Думаю, да. Без всякого сомнения.

- Хоть бы деньги за лекарство отдал. Я говорю: Соня, скажи Олегу, пусть отдаст тысячу долларов за лекарство. А она: "Мама, как тебе не стыдно..." Представляешь?

- Скажи сама, - советую я.

- Неудобно... Получается, что я совершила благородный поступок, а теперь требую за это деньги.

- Тогда не требуй...

- Они сами должны понимать. А они не хотят понимать. Трахаются, и все.

- А ты что делала в их возрасте? - напоминаю я. - То же самое...

Нинон замолкает. Уходит в себя. Она сделала для своих детей все, что могла, и больше, чем могла. Она выжила. А они - неблагодарные. Один уехал, и с концами. Как будто его нет. А другая продолжает доить мать как дойную корову.

- Ну почему все только в одну сторону? - вопрошает Нинон. - Почему я должна все время давать?

- Так это же хорошо. Значит, ты сильная. Рука дающего да не оскудеет.

Перед нами широкая протока. Это уже не ручей, но еще не речка.

Нинон скидывает с себя одежду и голая, как нимфа, погружает себя в воду. Вода ее омывает. Лицо светлеет и становится детским. Она не плывет, а ходит на руках по дну, как земноводное. Нинон меня зовет, но я боюсь застудиться. Я еще надеюсь когда-нибудь родить.