Павел Мельников-Печерский - В лесах. Книга первая

— А ты слушай-ка, Захаровна, — молвил он, — насчет Настасьи я кое-что вздумал…

— Снежков, что ль, опять?.. Чужим людям жену нагишом казать? — спросила Аксинья Захаровна.

— Ну его к шуту, твоего Снежкова! — ответил Патап Максимыч.

— Не мой, батюшка, не мой, — твое сокровище, твое изобретенье! — скороговоркой затростила Аксинья Захаровна. — Не вали с больной головы на здоровую!.. Я бы такого скомороха и на глаза себе близко не пустила… Твое, Максимыч, было желанье, твоим гостем гостил.

— Заверещала!.. Молчи, дело хочу говорить, — молвил Патап Максимыч, но, заметив, что дочери тащат чемодан, смолк.

— После, — сказал он жене.

Чемодан вскрыли. Патап Максимыч вынул сверток и, подавая Аксинье Захаровне, молвил:

— Это тебе, сударыня ты моя Аксинья Захаровна, для Христова праздника… Да смотри, шей скорей, поторапливайся… Не взденешь этого сарафана в светло воскресенье, и христосоваться не стану. Стой утреню в этом самом сарафане. Вот тебе сказ…

— Куда мне, старухе, такую одежу носить! — молвила обрадованная Аксинья Захаровна, развертывая кусок толстой, добротной, темно-коричневой шелковой материи…— Мне бы пора уж на саван готовить.

— Не смей помирать!.. — топнув ногой, весело крикнул Чапурин. — Прежде две дюжины таких сарафанов в клочья износи, потом помирай, коли хочешь.

— Уж и две дюжины! — улыбаясь, ответила Аксинья Захаровна. — Не многонько ль будет, Максимыч?.. Годы мои тоже немалые!..

— А это вам, красны девицы, — говорил Патап Максимыч, подавая дочерям по свертку с шелковыми материями. — А вот еще подарки… Их теперь только покажу, а дам, как христосоваться станем.

И открыл коробку, где лежали сахарные пасхальные яйца.

Качая головой, Аксинья Захаровна рассматривала их… Вдруг сердито вскрикнула на мужа:

— Выкинь, выкинь!.. Ах ты, старый греховодник!.. Ах ты, окаянный!.. Выбрось сейчас же, да вымой руки-то!.. Ишь каку погань привез?.. Это что?.. Четвероконечный!.. А… Не видал?.. Где глаза-то были?.. Чтобы духу его в нашем доме не было… Еретицкими яйцами христосоваться вздумал!.. Разве можно их в моленну внести?.. Выбрось, сейчас же выкинь на двор!.. Эк обмиршился, эк до чего дошел.

Патап Максимыч не возражал. Нельзя. — Исстари повелось по вере бабе порядки блюсти. Он только отшучивался и кончил тем, что в мелкие крошки раздробил привезенные подарки.

— Ишь, грозная какая у вас мать-та…— шутливо молвил он дочерям. — Ну, прости, Христа ради, Захаровна, не доглядел… Право слово, не доглядел, — сказал он жене.

— То-то, не доглядел, — ворчала Аксинья Захаровна. — Ты такого, батька, натащишь, что после семеро попов дом-от не пересвятят… Аль не знаешь про Кирьяка преподобного?

— Какого там еще Кирьяка? — зевнул Патап Максимыч, — надоедать стала ему благочестивая ругань жены.

— Бысть инок Кириак, — протяжно и с распевом, по обычаю старообрядских чтецов, зачала Аксинья Захаровна, — подвигом добрым подвизался, праведен же бе и благоговеен. И восхоте пресвятая богородица в келию к преподобному внити, обаче не вниде. Преподобный же Кириак паде ниц и моли владычицу, да внидет в келию. Она же отвеща ему: «Не могу, старче, к тебе внити, поне бо еретическая книга в келии твоей лежит…» Видишь ли, безумный ты этакой!.. От книги от одной не вошла богородица к Кириаку, а ты чего натащил?.. Поди, поди, вымой руки-то!

— Да полно ж тебе! Ведь уж раздробил, чего еще тростить-то? — сказал Патап Максимыч.

— Руки вымой, — настаивала Аксинья Захаровна. — Сейчас мой… При мне — чтоб я видела!.. Настасья! Принеси отцу руки мыть.

Настя принесла умывальник и полотенце. Нечего делать, пришлось Патапу Максимычу смывать с рук великое свое прегрешенье.

Аксинья Захаровна, на радости, что выпал на ее долю час воли и власти, хотела было продолжать свои сказанья, но вошел Алексей.

— Здорово, Алексеюшка, — сказал, здороваясь с ним, Патап Максимыч. — Что?.. Как у нас?.. Все ли благополучно?

— Все, слава богу, Патап Максимыч, — отвечал приказчик. — Посуду докрасили и по сортам, почитай, всю разобрали. Малости теперь не хватает; нарочно для того в Березовку ездил. Завтра обещались все предоставить. К страстной зашабашим… Вся работа будет сполна.

— С послезавтраго горянщину помаленьку надо в Городец подвозить, — сказал Патап Максимыч. — По всем приметам, нонешний год Волга рано пройдет. Наледь [127]коням по брюхо… Кого бы послать с обозом-то?

— Да я, коли угодно, съездил бы, — отвечал Алексей.

— Тебя в ино место надо посылать. Маркела разве?

— Что ж, Маркел работник хороший, усердный. Кажись, ему можно поверить, — ответил Алексей.

— Маркела и пошлем, — решил Патап Максимыч. — Ступайте, однако, вы по местам, — прибавил он, обращаясь к жене и дочерям. Те вышли.

— Послушай-ка, Алексеюшка, — тихим голосом повел речь Патап Максимыч. — Ты это должон понимать, что я возлюбил тебя и доверие к тебе имею большое. Понимаешь ты это аль нет? Алексей встал и, низко кланяясь, проговорил:

— Как мне не понимать того, Патап Максимыч? Потому, как бог, так и вы… И призрели меня и все такое…

Вспоминал он про погибель и путался маленько в речах, не зная, куда клонит слова свои Патап Максимыч.

— Садись. Нечего кланяться-то, — молвил хозяин. — Вижу, парень ты смирный, умный, руки золотые. Для того самого доверие и показываю… Понимай ты это и чувствуй, потому что я как есть по любви… Это ты должон чувствовать… Должон ли?.. А?..

— Я, Патап Максимыч, чувствую… Как же мне не чувствовать! Не чурбан же я какой!..

— И чувствуй… Должон чувствовать, что хозяин возлюбил… Понимай… Ну, да теперь не про то хочу разговаривать… Вот что. Только сохрани тебя господи и помилуй, коли речи мои в люди вынесешь!..

— Помилуйте, Патап Максимыч. Как это возможно?.. — молвил Алексей, робко взглядывая на хозяина.

— Был я на Ветлуге-то, — понизив голос, сказал Патап Максимыч. — Мошенники!..

— Кто-с? — вполголоса спросил Алексей.

— И Стуколов, и Дюков… Все… Виселицы им мало!

— Это так точно, Патап Максимыч… Дюков даже в остроге сидел.

— Знаю, что сидел, — молвил Патап Максимыч. — Это бы не беда: оправдался, значит оправился — и дело с концом, а тут на поверку дело-то другое вышло: они, проходимцы, тем золотом в беду нас впутать хотели… Да.

— Это так точно-с. И то я вашего приезду дожидался, чтоб сказать про ихние умыслы, Патап Максимыч. Доподлинно узнал, что на Ветлуге они фальшивы деньги работают.

— Кто сказал? — пристально взглянув на Алексея, спросил Патап Максимыч.

— Пантелей Прохорыч говорил, — отвечал Алексей.

— Пантелей? Он от кого проведал? — спросил Патап Максимыч. Глаза его засверкали.

— Не могу знать, — опустя глаза, отвечал Алексей. — Сами спросите!

— Кликни его! — сказал Патап Максимыч и, вскочив со стула, быстро зашагал взад и вперед по горнице.