Павел Мельников-Печерский - В лесах. Книга первая

«И Алексей знает, и Пантелей знает… этак, пожалуй, в огласку пойдет, — думал он. — А народ ноне непостоянный, разом наплетут… О, чтоб тя в нитку вытянуть, шатун проклятый!.. Напрасно вздумали мы с Сергеем Андреичем выводить их на свежую воду, напрасно и Дюкову деньги я дал. Наплевать бы на них, на все ихние затейки — один бы конец… А приехали б опять, так милости просим мимо ворот щи хлебать!..»

— Здорово, Прохорыч, — сказал он вошедшему с Алексеем Пантелею. — Как живется-можется?..

— Пеньшим помаленьку, батюшка Патап Максимыч, — отвечал старик. — Ты подобру ль, поздорову ли съездил?

— Слава богу, — отвечал Патап Максимыч. — Садись-ка и ты, чего стоять-то?

Уселись. Патап Максимыч, пристально глядя на Пантелея, спросил:

— Ты что Алексею про Стуколова с Дюковым рассказывал?

— Нехорошие они люди, Патап Максимыч, вот что, — сказал Пантелей. — Алексеюшке молвил и тебе не потаюсь — не стать бы тебе с такими лодырями знаться… Право слово. Как перед богом, так и перед твоей милостью…

— А ты толком говори, речь-то не заворачивай!.. — Зачем они нехорошие люди? Что приметил за ними? — спрашивал Патап Максимыч.

— Самому мне где примечать?.. А по людям говор нехорош ходит, — отвечал Пантелей. — Кого ни спроси, всяк про Дюкова скажет, что век свой на воровских делах стоит.

— На каких же таких воровских делах? — спросил Патап Максимыч.

— Да хоша б насчет фальшивых денег, — отвечал Пантелей. — Ты думаешь, напрасно он в остроге-то сидел? Как же!.. Зачем бы ему кажду неделю на Ветлугу таскаться?.. За какими делами?.. Ветлуга знамо какая сторона: там по лесам кто спасается, а кто денежку печатает…

— Спрашиваю я, кто про это тебе сказывал?.. Какой человек?.. Стоющий ли? — приставал к Пантелею Патап Максимыч.

— Все говорят, кого ни спроси, — отвечал Пантелей. — По здешним местам еще мало Дюкова знают, а поезжай-ка в город либо к Баки, каждый парнишка на него пальцем тебе укажет и «каторжным» обзовет.

— Гм!.. Что ж ты мне прежде о том не довел? — спросил Патап Максимыч.

— Прежде что не довел? — усмехнулся старик. — А как мне было доводить-то тебе?.. Когда гостили они, приступу к тебе не было… Хорошо ведь с тобой калякать, как добрый стих на тебя нападет, а в ино время всяк от тебя норовит подальше… Сам знаешь, каков бываешь… Опять же ты с ними взапертях все сидел. Как же б я до тебя довел?..

— Затвердила сорока Якова! — перервал Пантелея Патап Максимыч. — Про Стуколова что знаешь?

— Мошенник он, либо целый разбойник, вот что я про него знаю. Недаром про Сибирь все расписывает… Не с каторги ль и к нам объявился?.. Погляди-ка на него хорошенько, рожа-то самая анафемская.

Ничего больше не добился Патап Максимыч. Но его то поразило, что Колышкин с Пантелеем, друг друга не зная, оба в одно слово: что один, то и другой.

Оставшись с глазу на глаз с Алексеем, Патап Максимыч подробно рассказал ему про свои похожденья во время поездки: и про Силантья лукерьинского, как тот ему золотой песок продавал, и про Колышкина, как он его испробовал, и про Стуколова с Дюковым, как они разругали Силантья за лишние его слова. Сказал Патап Максимыч и про отца Михаила, прибавив, что мошенники и такого божьего человека, как видно, хотят оплести.

— Вот что я вздумал, Алексеюшка. Управимся с горянщиной, отпразднуем праздник, пошлю я тебя в путь-дорогу. Поедешь ты спервоначалу в Комаров, там сестра у меня захворала, свезешь письмецо Марье Гавриловне Масляниковой, — купеческая вдова там у них проживает. Отдавши ей письмо, поезжай ты на Ветлугу в Красноярский скит, посылочку туда свезешь к отцу Михаилу да поговоришь с ним насчет этого дела… Ты у него сначала умненько повыпытай про Стуколова, старик он простой, расскажет, что знает. А потом и молви ему, что хотя, мол, песок и добротен и Патап-де Максимыч хотя Дюкову деньги и выдал, однако ж, мол, все-таки сумневается, потому что неладные слухи пошли… А насчет фальшивых денег не сразу говори, сперва умненько словечко закинь да и послушай, что старец станет отвечать… Коли в примету будет тебе, что ничего он не ведает, молви: «Жалеет, мол, тебя Патап Максимыч, боится, чтоб к ответу тебя не довели. В городу, мол, Зубкова купца в острог за фальшивы деньги посадили, а доставил-де ему те воровские деньги незнаемый молодец, сказался Красноярского скита послушником…» А Стуколова застанешь в скиту, лишнего с ним не говори… Да тебя учить нечего, парень ты смышленый, догадливый… Вот еще что!.. Будучи в скиту, огляди ты все хозяйство отца Михаила, он тебе все покажет, я уж ему наказывал, чтобы все показал. Есть, паренек, чему поучиться… Поучись, Алексеюшка, вперед пригодится… Да и мне, бог даст, на пользу будет… А воротишься, одну вещь скажу тебе… Ахнешь с радости… Ну, да что до поры поминать?.. После…

До праздника с работой управились… Горянщину на пристань свезли и погрузили ее в зимовавшие по затонам тихвинки и коломенки. Разделался Начал Максимыч с делами, как ему и не чаялось. И на мельницах работа хорошо сошла, муку тоже до праздника всю погрузили… С Низу письма получены: на суда кладчиков явилось довольно, а пшеницу в Баронске купили по цене сходной. Благодушествует Патап Максимыч, весело встречает великий праздник.

В велику субботу попросился Алексей домой — в Поромово.

Патап Максимыч слегка насупился, но отпустил его.

— А я было так думал, Алексеюшка, что ты у меня в семье праздник-от господень встретишь. Ведь я тебя как есть за своего почитаю, — ласково сказал он.

— Тятенька с мамынькой беспременно наказывали у них на празднике быть. Родительская воля, Патап Максимыч.

— Так оно, так, — молвил Патап Максимыч. — Про то ни слова. «Чти отца твоего и матерь твою» — господне слово!.. Хвалю, что родителей почитаешь… За это господь наградит тебя счастьем и богатством. Алексей вздохнул.

— Да, Алексеюшка, вот ноне великие дни. В эти дни праздное слово как молвить?.. — продолжал Патап Максимыч. — По душе скажу: не наградил меня бог сыном, а если б даровал такого, как ты, денно-нощно благодарил бы я создателя.

Робко взглянул Алексей на Патапа Максимыча, и краска сбежала с лица. Побледнел, как скатерть.

Такой же перед ним стоит, как в тот день, когда Алексей пришел рядиться. Так же светел ликом, таким же добром глаза у него светятся и кажутся Алексею очами родительскими… Так же любовно, так же заботно глядят на него. Но опять слышится Алексею, шепчет кто-то незнакомый: «От сего человека погибель твоя». Вихорево гнездо не помогло…

— Что ты?.. Аль неможется?.. — спросил Патап Максимыч.

— В красильне все утро был, угорел, надо быть, — едва внятно ответил Алексей.

— Эх, парень!.. Как же это ты? — заботливо сказал Патап Максимыч. — Пошел бы да прилег маленько, капусты кочанной к голове-то приложил бы, в уши-то мерзлой клюквы.