Роман Сенчин - Ничего страшного

- Дедунь, - рядом, слева и чуть снизу голос Павлика, - ты чего делаешь?

- Читаю.

Он попросился на колени, устроился, и велел:

- Ну, читай!

- "Тюрьмы нам зделали по сажени, а от полу до потологу головой достать, - с интересом, как воспримет текст Павлик, стал читать вслух Юрий Андреевич. - Да, слава Христу истинному, Лазарь отец писал царю письма, другой год уже там; и ныне велено у него с Москвы о тех письмах взять скаску, и прислать к царю. - Внук завозился, задышал, давая понять, что ему не нравится. - А писал страшно, и дерзновенно зело - суда на еретиков просил. Да не чаем мы - дать суд праведен".

- Не-ет! - Внук не выдержал, аж стукнул кулаком по столу; спрыгнул на пол. - Сичас! - Побежал в свою комнату.

"Когда еретик еретика судит вправду? - продолжал, но уже про себя и уже понимая, что чтение его вот-вот закончится, Юрий Андреевич. - Ни, ни; никогда бо сатана сатану не изгонит, по словеси Христову".

- Вот это! - Внук положил поверх "Пустозерской прозы" другую, с крокодилом на обложке, книгу и снова стал карабкаться на колени Губину.

- И что? "Мойдодыра" или "Тараканище"?

- Нет, про рубеичку!

- Про какую рубеичку?

- Сичас... - Павлик, деловито посапывая, принялся листать страницы. Про рубеичку... Вот! - Нашел рисунок, где были изображены муха и желтый кругляш у нее под лапками.

- А-а, так это про Муху-Цокотуху история! - несколько искусственно заулыбался Юрий Андреевич.

- И читай!

Он кашлянул, подвигал челюстями, как когда-то перед монологом, когда занимался в студенческом театре, и начал:

Муха, Муха-Цокотуха,

Позолоченное брюхо!

Муха по полю пошла,

Муха денежку...

- Нашла! - закончил за него Павлик.

- Правильно. - Юрий Андреевич перевернул страницу.

Пошла Муха на базар

И купила...

- Самовай!

- Молодец...

Приходите, тараканы,

Я вас чаем...

- Угощу!

- Павлуш, - появившись в комнате, попыталась выручить мужа Татьяна Сергеевна, - не мешай дедушке работать. Пойдем, я тебе почитаю.

- Нет! - Он прилепился к деду, заранее заныл, и Юрий Андреевич подмигнул жене: ладно, мол, пятнадцать минут, ничего страшного.

Татьяна Сергеевна пожала плечами, села в кресло.

- Смотрите сегодня вечером на РТР, - будто заметив ее, тут же предложили из телевизора.

- Дедунь, ну читай!

Тараканы прибегали,

Все стаканы выпивали.

А букашки

По три чашки

С молоком,

С крендельком...

Но мысли его были теперь сосредоточены не на сказке. Думалось почти против воли совсем о другом.

Предложение Стахеева спустя несколько часов не показалось ему таким уж нелепым и оскорбительным. Действительно, если взвесить, что оскорбительного в том, чтобы нарядиться в платье наполеоновского маршала и погулять среди клиентов казино? Загримировавшись, сфотографироваться для рекламы в местной газете? Тысячи неизвестных и сотни известных на всю страну людей делают нечто подобное. Горбачев вон пиццу когда-то рекламировал... Чем он рискует? Своей репутацией преподавателя педагогического института, кандидата филологических наук? Хм, он-то знает - над ним посмеиваются, что он в пятьдесят все еще кандидат, доцент, третий десяток лет собирающийся написать докторскую... И отказался бы кто-нибудь из них, из его коллег, от такого предложения?.. Нет, естественно, отказался бы кое-кто. Профессор Илюшин наверняка. Этот сгорбленный, вечно мрачный полустарик с седой жидкой бородой до пояса, настолько погруженный в свой Серебряный век, что поминутно натыкается на стены и дверные косяки. У него нет семьи, ему плевать на свой протертый до подкладки пиджак, у него только неизбывная скорбь по расстрелянному Гумилеву и восхищение поздним Ивановым... Предложения Дмитрия Павловича он бы просто не понял - смотрел бы на него скорбными глазами, теребил бы бородку, а в ответ промычал по обыкновению, чтоб отвязались: "Да, это интересно, интересно. Да-а... Но, увы, не по моей части".

Еще в ранней юности Губин вывел, что люди делятся на три категории. (Делить людей на категории, на типы, на сорта свойственно многим, если не всем, и каждый делит по-своему.) Оказалось, есть рвачи, живчики, в общем, люди энергичные, далеко не всегда честные, зато хорошо живущие; есть явные чудаки, они встречаются и в научной среде, и на заводах, и в деревнях среди доярок и комбайнеров (во время студенчества Юрий Андреевич три лета подряд провел в стройотряде в совхозах), эти чудаки могут трудиться по двадцать часов, они создают направления в искусстве, изобретают космические корабли, атомные бомбы, улучшают сенокосилки. И есть еще третья, самая многочисленная категория - ее принято называть "обыватели". Обыватели более или менее прилежно работают положенное законодательством время, потом более или менее благопристойно отдыхают; они обычно хорошие семьянины, у них обязательно в квартире присутствует пусть часто и неважный, но телевизор, а напротив него удобный, надежный диван, в прихожей на крючке висит зонтик, а на полочке для обуви щетка и вакса...

Тогда, давно, Юрию Андреевичу, конечно, хотелось стать чудаком. Они были ему симпатичны, притягивали к себе, хотя часто казались смешными. В них во всех он находил нечто одинаковое, какую-то неуловимую черточку в лице, нотку в голосе. И не важно, что это были люди совсем разных слоев, разных профессий, - все равно они были отмечены, помечены природой этой черточкой, будто пропуском в запредельное для остальных.

Юрий Андреевич - в то время просто Юра, Юрик - старался не пропустить ни одной передачи об изобретателях и открытиях и сам тайком от приятелей и родителей ломал голову, что бы такое выдумать... Позже он месяцами мотался по северу области в фольклорных экспедициях, бродил по тайге, отыскивая староверческие деревушки, записывал сказания и былины, но, оказывается, все это было давно известно специалистам и даже опубликовано.

Пять лет в институте он проучился ровно, и вкладыш диплома поражал своим однообразием - длинные столбцы из цифры "4", лишь в нескольких местах украшенные пятерками... Когда учеба подходила к концу, Губину предложили поступать в аспирантуру и рекомендовали отделение древнерусской литературы. Преподаватель там прекрасно помнил делавшего интересные рефераты Юрия и взял к себе...

- Куда ж Ирина-то пропала у нас? - вернул из мыслей голос жены. Седьмой час уже...

- Да зашла, наверно, куда-нибудь, - механически отозвался Юрий Андреевич и обнаружил, что сидит за своим столом, читает внуку заученные с детства сказки Чуковского.

- Обещала быть к четырем, - вздохнула еще Татьяна Сергеевна. - Стирать собиралась...

- Сейчас придет, что ж...

- Деда, читай! - заныл Павлик.

- "А птица над ними кружится, - уставился в книгу Губин, - а птица на землю садится..."

Потом, начав жить отдельно от родителей, обзаведясь собственной семьей, он иногда, пугаясь и ругая себя, завидовал людям другой категории, тем, кого принято называть живчиками и рвачами. Их не любили, на них рисовали карикатуры в "Крокодиле", их сажали в тюрьмы, даже расстреливали, случалось, "за особо крупные хищения" и "валютные махинации". Но зато они имели большие квартиры, дачи с прислугой в заповедных зонах, водили дружбу с влиятельными людьми; они меняли машины, когда хотели... Такими людьми были напичканы, кажется - как и чудаками, все слои общества, они встречались среди партийных товарищей, хулиганов, среди ученых, рабочих, художников и писателей, среди колхозников. И действовали они по-разному: одни откровенно воровали, другие же - прикрываясь законом, одни хапали без меры, а другие - осторожно, помаленечку. Но цель у них была одна. Теперь эта цель называется: жить как человек. И в какой-то мере они оказались правы - то, что двадцать лет назад считалось пороком и преступлением, теперь определяется хвалебным, уважительным словом - бизнес.