Роман Сенчин - Минус

- Ха-ха! - хохотнул Леха.

И Павлик усмехнулся, но горько:

- Н-да, я тоже думал, что это просто прием ментовский. Подловить таким методом хочет. Отвечаю, конечно: "Слышал про новый закон, что теперь за любую песчинку по полной дают. Не надо, мол, так. Не моя это трава, честное слово". Опер сует уголовный кодекс: "Мы работаем вот по нему, и никакие постановления силы закона пока не имеют. Найди статью двести двадцать четыре, часть первая, почитай"... Ну, и я согласился.

- Да ты что?! - искренне изумляюсь. - И опер как? Не наколол?

- Нет, по-честному получилось... Заплатил штраф, меня отвезли обратно к таможне и даже попутку поймали. Доехал вот...

- Повезло.

- У, лучше бы упекли. Теперь-то как быть? Завернул первым делом к тому чуваку, с каким договаривался, его дома нет. Сюда пришел - и Ксюхи тоже... А я ключ дома оставил, чтобы без лишних вещей... О-ох, - Павлик протяжно, со стоном вздохнул, повесил безвольно лысоватую, маленькую свою голову, но быстро ее поднял, вскочил со стула. - Сейчас еще раз схожу, может, вернулась. У тетки заночевала, наверно... Если нету, давайте выпьем чуть-чуть. Чисто так, чтоб отпустило. Ведь с ума можно сойти.

- Давай, давай, Паш! - мгновенно оживился и подобрел Леха. - Надо снять напряжение.

Ксюхи дома не оказалось, и парни ушли за водкой. Павлик хотел миналовской, но Леха уговорил взять полтора литра цыганки и колбасы на закуску.

Меня оставили собирать на стол.

Начистил, конечно, картошки. Несу теперь ее мыть. Сварю, и с солеными огурцами, с колбасой - будет само то.

В умывалке Лена, жена недавно отправленного в армию Саньки. Тоже занята картофаном. Выковыривает глазки, режет на дольки.

- Привет! - Чувствую, мои губы расползлись в обаятельной улыбке.

Лена с каким-то странным испугом взглянула на меня, качнула головой:

- Привет...

А она изменилась за эти полторы недели без муженька-дебошира. Как-то посвежела, распрямилась, будто вставленный в банку с водой полузасохший цветок.

- Как, Санек-то пишет? - интересуюсь.

- Нет, пока не пишет...

- Да, там в первые дни не до вестей на родину, - объясняю как бывший солдат. - Одна задача - не сдохнуть как-нибудь.

- У-у...

Легкий, тесноватый халатик со слонятами плотно облегает, стягивает нехрупкую фигуру Лены. Мне становится беспокойно, подзабытое волнение тормошить начало. Кошусь на белые, пухлые ее ноги, на круглую коленку. Ее, как живой, поглаживает подол халата...

- А Сережка, растет? - нахожу еще вопрос для поддержания разговора.

- Растет, что ему...

- Скучает по отцу, наверно.

- Да уж, прям изрыдался весь, - морщится Лена. - Что он видел от него?.. Родителям сейчас отправила, хочу ремонт сделать.

- Правильно. Надо менять обстановку. Когда вещи стоят по-новому, как-то и жить легче.

Снова ее туповатый вздох:

- Да уж...

А я, осмелев от этого "да уж", предлагаю тоном сильного мужчины:

- Ты обращайся, если что, я помогу. Днем делать вообще нечего, да и в любое время, если, конечно, не на работе. - Это даже как бы не я сам говорю, а кто-то более смелый и сильный, вдруг проснувшийся внутри меня. - Могу белить и обои клеить или мебель там починить...

Лена оторвала взгляд от кастрюли. В глазах все тот же испуг, испуг и еще что-то, что заставляет меня улыбнуться и подмигнуть ей.

- Спасибо... Если что... - И опять сосредоточенно режет картошку.

- Ну, ладно, - прощаюсь, - счастливо, соседка!

Она вздрагивает и, чувствую, борется - посмотреть на меня или нет; вместо взгляда ограничивается кивком.

Леха с Павликом что-то возбужденно, искренне взволнованно обсуждают, но слушать их не получается. Мои мысли заняты повторением подробностей встречи в умывалке; фантазия прибавляет к ним новые, такие соблазнительные детали... Кажется, коснись я этой молодой, измученной одиночеством и алкашом-супругом самочки, и она бы мгновенно растаяла, застонала бы от желания... Да, зря я так просто ушел.

- Надо все им объяснить нормально, - советует Леха. - Должны же понять, войти в положение.

- Они поймут, они так поймут... И найдете меня с заточкой в области сердца.

- Да ну брось, Паш! - Леха оптимистически смотрит на жизнь, приняв сотню граммов. - Ты уж слишком...

То ли мне кажется, то ли действительно: за стеной, в комнате Лены, шумок. Будто скребут по стене, тихонько, боязливо зовут. Прислушиваюсь, но голоса Павлика и Лехи мешают.

- Бороться, парни, надо за жизнь, вот что я понял, - говорит гость. - Я попробовал, так сказать, без борьбы денежку получить, и судьба меня сразу наказала. Необходимо с борьбой.

- Как бороться-то? - с интересом спрашивает Леха. - Реально-то как?

- Как, как... Помните, я про ребят из Франции рассказывал?..

А вот и явно - скрип двигаемой мебели! Наверно, поела Лена картошечки и продолжила делать ремонт. Мне с новой силой хочется оказаться рядом с ней, увидеть ее, этот ее странный испуг в глазах. Сейчас я уверен - я решусь, я смогу...

- Пейте без меня, - поднимаюсь. - Я сейчас... Не ждите.

Тревожным голосом Лена спрашивает через дверь:

- Кто там?

- Это Роман, сосед. Я на секунду!

Щелкнул замок, дверь приоткрылась. Лена смотрит из светлой щели.

- Извини, пожалуйста... Можно?

И я почти насильно вхожу в ее комнату. Лена отступает, медленно, рывками, будто ее кто-то толкает. Она одновременно и пытается сопротивляться вторжению, и увлекает меня дальше, дальше от двери...

- Слышу, мебель двигаешь... Может, помочь, - бормочу я, - все равно без дела... как раз...

Тыкаюсь взглядом в ее лицо, шею, волосы, складку между грудей в разрезе халата. А она уставилась куда-то мне в лоб. Губы ее подрагивают, наверно, она все поняла и вот-вот завизжит. Мягким бормотанием хочу ее успокоить:

- До работы... до работы еще далеко... Давай, что тяжелое... Сколько рядом живем, а все не... Лена, давай...

Я готовлюсь ее обнять; я заметил - половина кровати завалена тряпками, а половина свободна. Наконец-то я сорвался с цепи, взлетел. Меня не остановишь.

Она продолжает пятиться.

- Нет... - Но не кричит, а просит так покорно и безнадежно, что я буду последний кретин, если послушаюсь.

Хватаю ее, прижимаю к себе. Почти бью ее лицо своим. Не чувствую ни губ, ни щек, и у меня словно бы исчезли губы, остались лишь кости челюстей, зубы.

- Подожди, подожди... - Она отводит лицо, прячется, подставляя мне уши и скулы; она хочет вырваться, но как-то несмело, как бы сомневаясь, заставляя себя.

Опрокинул ее на кровать. Сетка устало заскрипела, приняв нашу тяжесть. Подо мной мягкое тело, теплое и дрожащее. Такое живое. Я скорее трогаю все, глажу, щупаю, мну, мои руки тоже дрожат, ледяные пальцы обжигаются жаром чужой кожи.

- Пожалуйста...

Ее глаза зажмурены, веки в мелких морщинках, руки - на моей груди. Она может меня толкнуть, пихнуть ногами, но почему-то не делает этого. Она сжалась и ждет... Расстегиваю халат, одна пуговица оторвалась, я пару драгоценных секунд смотрю на этот голубой кружок с дырками, не зная, что с ним делать, потом, опомнившись, бросаю на пол... Нужно что-то говорить, продолжать успокаивать. Нет, слова исчезли, осталось только сопение, правдивое, искреннее, природой данное сопение одного существа, овладевающего другим...