В Розанов - Опавшие листья (Короб второй)

3 Грехов - прекраснейший преподаватель математики в Нижнем. Жена его, Дарья Кирилловна, - общая любимица гимназистов и заступница за них. Петруша Поливанов, - уже в гимназии бредивший революцией, - попал впоследствии в Петропавловскую крепость; а выпущенный из нее, почему-то покончил с собой (повесился). Ссылка на Поливанова - конечно, ложна: весь наш класс, очень демократический, и след, серьезный, был "без этих увлечений девицами", кроме разговоров и шуток. Поливанов, без сомнения, хвастался и врал на себя.

4 Учитель французского языка, на уроке коего Кудрявцев писал мне эту записку. Из приписки "Так и есть" - после письма - видно, что Бертран и "поймал" Костю в невнимании.

1874г. март 10.

На спинке записки адрес:

Василию Васильевичу Розанову,

доктору медицины и философии, члену-корреспонденту всех Академий Наук в свете, знаменитому естествоиспытателю, минералогу, энтомологу и проч. и проч. и проч.

От К. К.

II.

Милый Розанов!

Сто раз с разом прошу прощения за то, что вчера не пришел. Получив твое письмо, я намеревался быть у тебя в 7 часов, но... является Переплетчиков, зовет с собой. Я сперва отказывался, но не устоял против искушения - поиграть на биллиарде. (Я недавно начал учиться играть на нем и полюбил биллиард больше пива.) Ну, пошли, играли, пили... потом я зашел к П-ову, просидел до часу ночи. К тебе - если можно - я приду сегодня в 7 часов. Что ты, брат, какая тюря: все хвораешь? После этой болезни надеюсь, последней - тебя не будут выпускать из дому... В мае и июне сидеть дома!!.. До свидания.

Кудрявцев.

1874г. 10 мая.

Ответь, пожалуйста, на эту писульку. От тебя так приятно получать записки... "Русск. Стар." еще у вас?

К. К.

III.

Деревушка Митинка. 28 сентября 1874г.

Милый и дорогой мой друг Вася!

Если бы ты видел, как я читал твое письмо, как я радовался, чуть не прыгал и чуть не плакал, что ты так мало (sic. -B.P.) написал! От души, от всего сердца благодарю тебя, Вильям1, за твою записку... Мне она показалась лучше и дороже длиннейше

1 Т. е. "Василий". В гимназии мы питали (Бог весть почему) презрение ко всему русскому, вернее - ко всему "своему" "близкому", "здешнему", - и переменяли имена на чужие. Прочитав уже Бокля н Дрэпера, я выбрал себе английское имя "Вильям". В Симбирске был у меня товарищ, который называл себя и подписывался "Kropotini ilalio" (Кропотов).

го письма Силина. Но к делу, к делу... Да, милый Розанов, в нынешний год я столько перенес горя, несчастий, что и сказать страшно. Ты уже знаешь, вероятно, от Силина или Переплетчи-кова, что я лишился отца. Что я чувствовал, что во мне происходило - сказать трудно... Но пойми только это: отец умер после того, как у нас все сгорело; дела все в расстройстве, я не знаю - куда приткнуться; и ты живо вообразишь мое положение. Видеть убитую горем мать, слышать вокруг себя от всех и каждого: "Он умер, оставив жену и 8 человек детей мал-мала меньше!" - все это, Розанов, ужасно подействовало на меня. Тысячи мыслей одна другой печальнее приходили мне в голову... Мне нужна была сильная поддержка, - ее не было. Я положительно упал духом... Но скоро я поправился; я стал думать о матери, о братьях... А о себе? Что думать... На меня находят, Вася, минуты горького раскаяния в моей безалаберной, бесшабашной жизни в Нижнем! И в самом деле: ведь я был бы теперь в 7-м классе! Пробивал бы грудью, а не лбом себе дорогу... Какой я бесхарактерный человек, Вася! Но не суди меня ради... ради науки (sic. - В. Р.), милый Вася! Что делать? А теперь... эх!., теперь университет от меня далеко, милый Вася! От тебя близко... (Ты не поверишь, Розанов, - я плачу, когда пишу эти строки, буквально плачу...) Да, горько, грустно!

Теперь, в настоящую минуту, у меня одна цель: попасть на порядочное место и поддерживать мать, а там... что пошлет Судьба, неумолимый fatum. Но какая скука, какая безысходная тоска жить здесь! У нас есть свой домик в уездном городишке Симбирской губ., Алатыре; но мать пока живет у родного брата своего, здесь. Кругом все заботы о делах; даже замучился, хлопоча об них. Сидишь, сидишь, а тоска лезет на душу... Братья хохочут, играют, крикнешь на них, поколотишь... А тоска... Ждешь, ждешь писем, особенно письма из Москвы. Ах, да, Розанов, - у меня есть протекция и очень, кажется, сильная... У меня, твоего бедного друга! Дело в том, что некий граф Ланской может дать мне выгодное местечко, так как хорошо был знаком с отцом; за меня хлопочет соседняя помещица, Федорова, которая приходится мне крестной матерью. Она теперь в Москве. Может быть, я и попаду туда. Но я даю тебе слово, Розанов, что я буду заниматься, хотя понемногу, при каких бы то ни было обстоятельствах. Видишь ли в чем штука: мне нужно выдержать экзамен в 6-й или 7-й класс, чтобы не служить 6 лет в паршивой военщине. Я постараюсь выдержать. Как мне хочется быть хоть вольнослушателем в университете! А ведь ужасно скверно, Розанов, быть недоучившимся, остановиться на полдороге. Видал я таких господ. Как мне хочется, Розанов, увидать тебя, поговорить с тобой! Peut-etre1, я с тобой скоро увижусь на пути в Москву, а может быть - и долго, долго... так что ты меня забудешь... Ах, Розанов, это так тяжело будет для меня! Впрочем, нет, - что за глупости! - ты пишешь: "Я все такой же, как и прежде...", а я комментирую: т. е. он так же любит меня и так же дружен со мной... Не правда ли? Скажи, милый Вася!

1 Может быть (франц.).

Я здесь очень мало читаю; впрочем, перерыл все шкафы с журналами начала XIX века: "Вест. Евр." М. Каченовского, даже Карамзина, "Сын Отеч.", "Библ. для Чтения", "Соврем." и т. п. Все ужасное старье! Стараюсь доставать книг, откуда только можно. Много гуляю, много хожу с ружьем. Ужасно я полюбил эти уединенные прогулки. Идешь по проселочной дорожке, куришь порядочную сигару (я курю открыто), а сам думаешь... Погода здесь стоит весь сентябрь прелестная. Солнце садится... Тишь кругом. Изредка откуда-то долетит песня... Каркнет ворона. Длинные белые паутины носятся но воздуху... Зайдешь в самую глушь полей, приляжешь к стогу... и Боже! чего, чего, не передумаешь? Даже Америку вспомнишь, мою заветную думушку, и изучение английского языка... А доллары были бы теперь весьма кстати. Не правда ли? С каким томительным нетерпением ждешь в такой глуши новостей, писем, газет... Страх! "Русские Ведомости", благо их выписывает дядя, я пожираю строчку за строчкой... Что это у вас делается в Нижнем? Аресты, обыски, открытия... Поливанов кипятится, горячится... Крепко жму ему руку и всем моим хорошим товарищам, Карпову, Остафьеву и... Ешинскому. (Если он захочет пожать мне руку.)

Ну, мой милый, теперь к тебе безотлагательная просьба. А именно: пиши ко мне такие же огромные фолианты, как я тебе, а не короткие записки. Пиши ко мне все, решительно все, - все, что думаешь, что делаешь, как живешь, учишься. Пиши про товарищей так же язвительно, как про А-ского. (Видно, он тебе очень надоел.) За такие послания я тебя, при свидании, пылко, горячо, от всего сердца поблагодарю. Ну, будь здоров и прощай! Один искренний совет: не изнуряй слишком ты себя и не порть своего здоровья. Пожалуйста!