В Розанов - Опавшие листья (Короб второй)

О, какие уездные чухломские чумички они, эти наши социал-демократы, все эти знаменитые Марксисты, все эти "Письма Бакунина" и вечно топырящийся ГЕРЦЕН. Чухлома, Вет-луга, пошлая попадья - и не более, не далее. Никому они не нужны. Просто, они - ничего.

Эта потная Чухлома проглядела перед своим носом.

Александра II и Клейнмихеля, которые создали Эрмитаж, создали Публичную библиотеку, создали Академию художеств, создали как-никак 8 университетов, которые если г...иные, то уж никак не по вине Клейнмихеля и Александра II, которые виновны лишь в том, что не пороли на съезжей профессори-шек, как следовало бы.

- Во фрунт, потное отродье, - следовало бы им скомандовать.

- Вылезайте из-под одеяла, окачивайтесь студеной водой и пошлите делать С НАМИ историческое дело и освобождения славян и постройки элеваторов.

Тут объясняется и какая-то жестокая расправа с славянофилами:

- Эх, все это - болтовня, все это - "Птичка Божия не знает"*, когда у нас Ничего нет. Элеваторов нет. Хлеб гниет на корню. Когда немец или японец завтра нас сотрет с лица земли.

- В солдаты профессоров!

Да, вот команда, которую, хоть ретроспективно, ждешь как манны небесной...

Боже мой: целый век тунеядства, и такого хвастливого.

В "Былом" о чумных крысах рассказано "20 томов", сколько не бьшо о всей борьбе России с Наполеоном, сколько, конечно, нет о "всех элеваторах" на Руси, ни о Сусанине, ни о всех Иоаннах, которые строили Русь и освободили ее от татар.

Поистине цари наши ХIХ века повторяли работу московских первых царей в невозможных условиях хоть построить что-нибудь, хоть сохранить и сберечь что-нибудь. В "невозможных условиях": т. к. когда общество ничего не делает и находит в том свою гордость.

Безумие, безумие и безумие; безумное общество.

Как объясняется и Аракчеев; как объясняются вспышки лютости в нашем правительстве:

- Да что же вы ничего не делаете?

Об Аракчееве только и кричат, что он откусил кому-то нос. Ну, положим, откусил, но ведь не осталась от этого "безносой" Россия. Подлецы: да, шляясь по публичным домам, вы не один "нос" потеряли, а 100 носов, 1000 носов, говорят, даже у самого "финансиста" недостает носа, и если бы вовремя Зверь-Аракчеев послал к черту эти бар..., то он - Зверь - сохранил бы 1000 носов, и за 1000 носов можно обменить один откушенный. Нужно

ЖЕЛЕЗО.

Этим железом и был "Сила Андреевич"*, к которому придираются еще за "Наталью", хотя сам придирающийся профессор лезет к ночи к своей "Парасковье" на кухне тоже под ватное одеяло. И вообще это (любовницы) мировое и общее, а не "свойство Аракчеева".

Да ОДИН Аракчеев есть гораздо более значущая и более ТВОРЧЕСКАЯ, а следовательно, даже и более ЛИБЕРАЛЬНАЯ ("движение ВПЕРЕД") личность, чем все ничтожества из 20-ти томов "Былого", с Михайловым - "дворником" и Тригони и всеми романами и сказками "взрыва в Зимнем дворце". "Колокол" Гауптмана - в него звонит Аракчеев, а не Тригони; Шиллер и Шекспир - писали об Аракчееве, а вовсе не о Желябове. Поэзия-то, философия-то русской истории, ее святое место - и находится под ногами...

...страшно и слезно сказать, но как не выговорить, взирая на целый Балканский полуостров, на ВОЗРОЖДЕНИЕ 18-ти миллионов народа, что

...эта святая земля нашей России - под ногами, скажем ужасное слово, просто

КЛЕЙНМИХЕЛЯ.

Да. Лютеранина и немца. Чиновника, чинодрала. Узкой душонки, которая умела только повиноваться.

Но она повиновалась, безропотно и идиотично, безропотно, как летящий в небесах ангел,

ЦАРЮ,

который один и сделал все. Вот вам ответ на "Историю русской литературы".

(за статьей Струве о Балканах*, декабрь).

* * *

Благодари каждый миг бытия и каждый миг бытия увековечивай.

(почему пишу "Уедин.")

Смысл - не в Вечном; смысл в Мгновениях.

Мгновения-то и вечны, а Вечное - только "обстановка" для них. Квартира для жильца. Мгновение - жилец, мгновения - "я", Солнце.

* * *

Мир живет великими заворожениями.

Мир вообще есть ворожба.

И "круги" истории, и эпициклы планет.

* * *

Бог охоч к миру. А мир охоч к Богу.

Вот религия и молитвы. Мир "причесывается" перед Богом, а Бог говорит ("Бытие", I): "Как это - хорошо". И каждая вещь, и каждый день.

Немножко и мир "ворожит" Бога: и отдал Сына своего Единородного за мир.

Вот тайна.

Ах, не холодеет, не холодеет еще мир. Это - только кажется. Горячность - сущность его, любовь есть сущность его.

И смуглый цвет. И пышущие щеки. И перси мира. И тайны лона его.

И маленький Розанов, где-то закутавшийся в его персях. И вечно сосущий из них молоко. И люблю я этот сосок мира, смуглый и благовонный, с чуть-чуть волосами вкруг. И держат мои ладони упругие груди, и далеким знанием знает Гла-визна мира обо мне, и бережет меня.

И дает мне молоко, и в нем мудрость и огонь.

Потому-то я люблю Бога.

(24-го декабря 1912, у мамы в клинике).

КОММЕНТАРИИ

ОПАВШИЕ ЛИСТЬЯ

Короб второй и последний

Печатается по кн.: Розанов В. Опавшие листья. Короб 2-й. Пг.: Суворин, 1915. Восстановлены цензурные пропуски. В "Книжной летописи" 1 августа 1915 г. сообщалось о выходе книги тиражом 2450 экз.

В письме Э. Голлербаху 7 июня 1918 г. Розанов, готовивший продолжение "Опавших листьев", пишет: "Вы знаете, что мое "Уед." и "On. л." в значительной степени сформированы под намерением начать литературу с другого конца: вот с конца этого уединенного, уединения, "сердца" и "своей думки" (Письма В. В. Розанова к Э. Голлербаху. Берлин, 1922. С. 41). Позднее, в августе 1918 г., он писал: "В "Опав, листьях" я дал в сущности "всего себя"" (Там же. С. 53). В прижизненном издании каждая запись второго короба "Опавших листьев" напечатана не с новой страницы, как в первом коробе, а подряд, причем записи отделялись друг от друга графической заставкой.

*...отступаю от прежней формы... - В "Уединенном" (СПб., 1912) и в первом коробе "Опавших листьев" (СПб., 1913) каждая мысль была напечатана с новой страницы.

*...девочка на вокзале... - Запись в "Уединенном": "Недодашь чего - и в душе тоска. Даже если недодашь подарок (Девочка на вокзале, Киев, которой хотел подарить карандаш-"вста-вочку"; но промедлил, и она с бабушкою ушла). А девочка та вернулась, и я подарил ей карандаш. Никогда не видала, и едва мог объяснить, что за "чудо". Как хорошо ей и мне".

*...вентилятор - Запись в "Уединенном": "Томительно, но не грубо свистит вентилятор в коридорчике: я заплакал (почти): "Да вот чтобы слушать его - я хочу еще жить, а главное друг должен жить". Потом мысль: "Неужели он (друг) на том свете не услышит вентилятора"; и жажда бессмертия так схватила меня за волосы, что я чуть не присел на пол".

* Религиозно-философское собрание - организовано в Петербурге в ноябре 1901 г. Среди его учредителей были Д. В. Философов, Д. С. Мережковский, Розанов и другие. В январе 1914 г. Розанов был осужден на заседании Религиозно-философского общества за свои выступления в печати, а в феврале того же года подал заявление о выходе из него (Записки С.-Петербургского Религиозно-философского общества. Пг., 1914. Вып. 4).